— О чем ты?.. — спросил я помолчав. Не то, чтобы она сбила меня с толку. Просто я сам отвечал на все свои вопросы, и кажется, уже потерял запал.

— Ты ведешь себя так, будто собираешься умереть.

Теперь я моргнул, промолчав. Она быстро продолжила:

— Как будто ты боишься и не знаешь, на кого оставить королевство.

«Ты слишком много знаешь…» — подумал я. Хотя чего еще я ждал? Она ведь славилась своим умом. А чем я? Подсознательной тягой к самоубийству, приведшей меня сюда, чтобы сказать ей все это? Роли вдруг чертовски четко переменились. Я уже не хотел понять, чего хочет Моргейза. Это она меня спрашивала. И даже, почему-то, сочувствовала. А может быть, правильно? Я хотел, чтобы этому миру было не все равно. Не все равно, что с ним будет. И не все равно, что я могу с ним сделать? Он должен был мне ответить. Сказать, чего хочет, сам. И для этого я выбрал Моргейзу. Кого же еще?

Все верно — на кого оставить этот мир и, собственно говоря, оставлять ли? Зачем? Затем, что в будущем должно случиться что-то, требующее моего присутствия? А какого черта? Я ничего не обещал будущему. Почему оно должно влиять на мои поступки в прошлом? Кому обязан? Другим измерениям? Справятся без меня. Раз не спрашивали моего согласия…

— Ты болен?

— Нет, — ответил я с сомнением, позволяя ей перехватить инициативу. Может быть, так и нужно, кому же еще… А если я передумаю, от этого не будет никакого вреда.

— Что бы с тобой ни было, — очень трезво произнесла Моргейза, — Тебе придется разобраться с Константином, если это беспокоит тебя.

Я пристально посмотрел ей в глаза и слегка улыбнулся.

«Ты всегда остаешься психологом», — подумал я со странно веселым облегчением. «Может быть, я зря тебя подозревал, и страхи и ненависть играют в моем сознании не такую важную роль как мечты и желания. Может быть. Или это лишь желания, выдаваемые за действительность. Но, в конце концов, никто не идеален».

Внезапно раздался оглушительный грохот. Дверь распахнулась, в нее ввалился взъерошенный, как дикий еж, Лот, с отчаянным сверканьем в очах, и застыл на пороге. Посмотрел на жену, на меня, на лежащий между нами меч, и смятенно произнес:

— О…

— А? — рассеянно переспросил я.

— Мм… — протянула Моргейза.

— Ну наконец-то, хоть одна согласная! — искренне обрадовался я. И снова перевел взгляд на Моргейзу. — Но ведь Кадор — твой брат.

На ее лице отразилась такая гамма чувств, что мне захотелось навеки запечатлеть ее в своей памяти. И этот неповторимый тон… не знаю что… все сразу…

— Ты тоже, — ответила она. Мне так захотелось ей поверить.