— И вы уверены, что это не покушение? — уточнил де Клинор. Глаза у него были синие и незамутненные, как незабудки. Вряд ли его что-то беспокоило всерьез.

— Ну конечно, нет! — со смешком воскликнул я. — Разве что стрелок был никудышный, раз не попал даже в лошадь! — И все кругом шумно развеселились.

Герцогиня, чья тонкая жемчужная кожа азартно раскраснелась, пригнулась в седле, ее огромные глаза любопытно сверкали.

— Вы так спокойны! — заметила она театральным шепотом. — Скажите! Уж не затеяли ли вы какую-то игру?! — Она нетерпеливо покусывала губки, алчно стреляя взглядом в сторону другого своего кузена, которого ненавидела всей своей открытой нараспашку душой.

— Если кто ее и затеял, то не я, — ответил я загадочно, и Агриппина де Ла Гранж восторженно пискнула. А я довольно мрачно осмотрел Танкреда, все еще ошеломленно всхрапывающего и трясущего гривой — он получил лишь пару неглубоких царапин на ногах, хотя мог повредить себе при таком падении все на свете. Действительно — повезло. Пуля застряла в деревянной части луки — а ведь мог быть и рикошет. «Ублюдок…» — подумал я, но отчего-то ярость моя была холодной, наверное, именно той температуры, какой должно быть такое изысканное блюдо как месть.

Скоро, уже скоро. Все равно одного из нас вскоре не будет в живых. А может быть, обоих. И нам уже поздно терзаться выбором — стоит ли убивать друг друга или нет.

XVII. Копья и лилии

XVII. Копья и лилии

Солнце рассыпалось бликами по сверкающим граням, высвечивало, зажигая, золотые инкрустированные узоры, разогревало пеструю, разряженную, веселую толпу, запрудившую специально выстроенные недавно трибуны, от которых еще стоял в воздухе запах свежеспиленного дерева. Плескались на ветру традиционные вымпелы и человеческие гирлянды на всех верхотурах. Пронзительно пели фанфары, им вторило ржанье коней, сопровождаемое дробным топотом, лязгом и грохотом схваток, являющих собой то веселое фантасмагорическое причудливое зрелище, что призвано возвышать дух и радовать сердца. Не обошлось и без курьеза. Граф де Люн, не желая быть выбитым из седла, велел прикрепить себя к нему таким образом, что, получив заслуженный удар, слетел с коня не расставаясь с этим бесценным предметом, у которого лопнула подпруга, и воткнулся носом в песок седлом вверх под всеобщий восторг и изумление.

Но несмотря на это красочное веселье, мне никак не давала покоя одна навязчивая мысль. Ведь после гибели Генриха Второго, турниры во Франции были запрещены? Действительно ли так все было или мы что-то не так запомнили? Несколько лет после происшествия турниров и впрямь избегали, а затем все понемногу вернулось в свою колею, хотя все больше превращалось в совершенную игру. Без них тут было бы чертовски странно…