— Баламут? И он всегда был склонен так запросто забывать про смертельные обиды?

Д’Обинье поднял брови, потом, наоборот, нахмурил.

— Вот не припомню что-то такого…

— А с теми ребятами он водил компанию?

— Пожалуй, что да.

— Вам не показалось странным, что он все время поминал старые обиды, а новых будто и не замечал? То есть, конечно, он протестовал против грубого обращения, не любил сталкиваться с препятствиями. Но раньше он склонен был сносить прямую грубость?

Д’Обинье уставился на меня с веселым интересом.

— Нет! Он бы не отступил, пока его не унесли бы на носилках!

— И как он сам? Тоже отстал вчера по дороге?

— Нет. Он здесь.

— И как себя ведет, если, конечно, вы обращали внимание?

— Ворчит на старое. Но ничегошеньки не делает. И никого не задирает. Конечно, обстоятельства сами по себе престранные. Но кроме той выходки… Нет. Ничего.

— Задание выполнено, и неважно, сорвалось оно или нет… По крайней мере, он не впал в ступор… И то неплохо!

— И что теперь? — встревоженно спросил д’Обинье.

— Не поднимайте пока шума. Кроме него и тех пятерых, кто-то всерьез поддерживал мятеж?

— Нет. И странностей… да мы ведь знали не всех, разве теперь уследишь?..

— Все верно… — кивнул я. — Надо просто все это поскорей прекратить… Я поговорю с д’Аржеаром, дю Барра не причинят вреда, но пока все не закончится, ему будет лучше посидеть взаперти, где он сам никому не сможет причинить вред.

Д’Обинье вздохнул, покачал головой и скорчил невеселую рожицу.

— Ну а что потом? Каким образом вы надеетесь все исправить?

— Есть пара идей… Надеюсь, что они помогут. — И еще один момент — лучше всего все же полагаться только на тех, кого знаешь лично. Но это на будущее…