— На заводы можно послать Ильюшку, — нерешительно вымолвил Хлопуша.

— Трубецкого князя, то есть Творогова? — невесело засмеялся Пугачеа — Нашел кого! Не знаешь ты его, пса!

— Девок дюже любит!

— Это что! Пущай! Я сам к бабьятине пристрастен. А только Ильюшка — лукавый черт! Он давно уж подговаривается, чтобы я его в Пал Петровичи, цесаревичи, нашего престолу наследнички, назначил! Вот ты и рассуди пошлешь его, пса, власть ему дашь да деньги, да все такое, а ему заедет вожжа под хвост, он и почнет на дыбки становиться! Возьмет да и объявит, где ни есть, себя «анпиратором»! Оченно просто!

— Не посмеет!

— Чего побоится? Первое дело, он не верит, что наша масленица затянется. Мошну набил, погулял, покатался. Сыт по горло. Опять же в Москве скушно ему, его в степь тянет. Вот все это время про Стеньку поминает. Хорошо, мол, Стенька пожил, на персюков ходил, княжну, нисану красавицу, в полюбовницы взял. А Москва, мол, кислая...

— Пошли кого из Голобородек!

— Пошлешь их! Так они, стервецы, и оторвутся от моего тела белого! — сердито вымолвил Пугачев. — Впились в меня, как пиявки, кровь мою пьют, раздулись, а отпасть не хотят!

Помолчав, он продолжал:

— Подумывал я было; не послать ли Сеньку Мышкина? А он возьми да и скисни. Помирает. Чахотка в грудях открылась. Кровью харкает.

И уж совсем глухо добавил:

— Да оно, может, и к лутчему! Все одно пришлось бы его, Сеньку, приказать прирезать альбо удавить. Намозолил он мне глаза. Дюже схож с одним пареньком русявым, которого мы с Прокопием охладили. Так бы и ничего парнишка, Сенька-то, а смотреть на него неприятно... Напоминает... Ну его!

Хлопуша предложил еще несколько человек, но «анпиратор» отверг их всех, высказал горькую мысль:

— Народу у нас — видимо-невидимо, а полагаться не на кого. Людей настоящих нету! Сгоряча, когда драться приходилось, этого не было заметно. Драться-то, поди, каждый дурак может, были бы кулаки здоровые. А вот как править пришлось, тут тебе и осечка выходит! Тот дурак стоеросовый, этот — прямо помешанный, а тот людей без толку, как хорек кур, душит, а этот разум пропил, а вот этот в лес смотрит! Тошно и смотреть на сволоту, что округ нас с тобой собралась! А еще уменья нету. Ты его спрашиваешь, а он только глазами моргает.

— По-твоему выходит, окромя дворянов и людей у нас нету? — угрюмо осведомился Хлопуша.

— Не то, Хлопка! Людей-то и промежду, скажем, мужичья черного набрать можно, да к какому делу его приставишь? На что он годен? Кабы его подучить, ну, так... А в сыром виде — ни к чему. А как его учить, когда дело сейчас делать надо? А доверять уцелевшим дворянам — тоже опасная штука. Вон я на старого Мышкина смотрю. Кажись, и свой человек, а можно ему до конца верить? Ой, не знаю...