Болеть – это так скучно…

Но выздоравливать еще скучнее.

Неделю спустя Григорий стал выходить на прогулки.

С палочкой, разумеется.

Не слишком приятно было шкандыбать в тапочках и казенной пижаме, но тут все так ходили.

Рана заживала и начала чесаться. Ходить было больновато, но надо же разрабатывать жилы, приучать их тянуться так, как нужно ему, Григорию Алексеевичу, а не глупому организму.

Постепенно боли стихали, да и хромота выправлялась.

Дело шло на лад.

Быков выходил вечером во двор, послушать сообщение Совинформбюро и досадливо морщился, когда Левитан объявлял о новых победах Красной армии.

Его мучал простой.

Да, силы у него еще не те, Григорий это понимал – умом.

А душа рвалась на передовую.

В один из дней «на больничном» к Быкову явился особист и аккуратно запротоколировал показания о драме на «свободной охоте».

Потом был обед, а еще через часик, когда Григорий раздумывал, поспать ли ему или пойти прогуляться, в палату зашла молоденькая медсестра, «очень даже ничеге».

Правда, до этого Быков ее ни разу не встречал – и насторожился.

Было неприятно подозревать, но случай с «Марленом» не шибко настраивал на доверчивость.

– Ложитесь на живот, товарищ полковник, – прощебетала она, держа в руке шприц. – Сделаю вам укольчик!

На Григория будто холодком подуло.

Какой еще укольчик?

Генрих Карлович никаких уколов не назначал!