— По Германии?

— По России!

Ее светлые славянские глаза глядели не моргая. В таких глазах ничего не прочитаешь. Считается, что они загадочные, но это выдумки русских литераторов: на самом деле они просто мутные.

Я ответил прямо и просто:

— Как можно скучать по аду?

— А разве в аду не интересно? — Она покачала головой. — Там и черти, и огонь, и всякие приключения…

— Предпочитаю рай, — пробормотал я. — Фруктовый сад, откормленные благовоспитанные ангелы, арфы. И чтобы ничего не происходило. Что же касается России — это самое страшное, самое отвратительное место на земле. Будь она проклята.

Она так и вспыхнула. Я здорово задел ее.

Я засмеялся и добавил:

— Кстати, два месяца назад русский охранник за такие слова меня, пожалуй, здорово бы избил.

Я врал. Я понятия не имею, что сделал бы со мной русский охранник.

— Да он вряд ли понимает по-немецки, — возразила она.

— Ну, ему бы я так сказал, чтобы он понял, — отозвался я. — Доходчиво. Это с вами я церемонился и подбирал выражения.

— Вижу, вы уже вполне освоились. Речь стала связной, выражение лица — осмысленным. У вас есть где ночевать?

— Сниму номер в какой-нибудь занюханной гостинице. — Я пожал плечами.

— Не боитесь?

— Я должен чего-то бояться?

— Вы никогда не слышали о La Resistance?[54]

— Местные террористы, вроде партизан?

— Можно и так считать, — отозвалась девушка. — Я просто вас предупреждаю. Чтобы вы были осторожны. Защитить вас некому. Официально в Париже больше нет оккупационной армии, нет немецких властей. Гестапо если и действует, то, как бы точнее выразиться… Словом, все теперь делают вид, будто гестапо больше не существует.