Волосы она заколола, подняв наверх, и я видел ее затылок с легким светлым пушком.

Я уже привычно плюхнулся в кресло.

— Вы меня что, усыновили? — осведомился я.

Она, смеясь, обернулась ко мне:

— А вы против?

— После майора Кельтча я еще не встречал человека, которому доверил бы мое усыновление.

— Кто такой майор Кельтч?

— Первый командир нашего полка.

Она подала мне на колени тарелку.

— Ешьте немедленно! Сейчас будут еще хрустящие хлебцы.

Я расковырял ложкой омлет и обнаружил на дне тарелки облезлый золотой вензель.

Нина быстро закончила с готовкой и устроилась на подоконнике, подобрав под себя ноги.

Она разгрызла хлебец, выпила полчашки какао.

— Когда я стану старушкой, непременно заведу у себя гостиную и в ней — большой обеденный стол, накрытый скатертью с тяжелыми кистями… А каким он был, ваш первый командир?

— Он бы вам не понравился, — сказал я. — Он был идеальным германским офицером. Высшей пробы. Усы. — Я показал, какие усы: закрученные. — Отличная выправка. Безукоризненные манеры. Прекрасно держался в седле…

Нина внимательно посмотрела на меня:

— Дело ведь не в нем, а в вас.

— Наверное, — не стал отпираться я. — До тридцать пятого мы все были как сироты. И вдруг нас словно забрали с улицы в большой общий дом. Дали товарищей, работу… Всё, что требуется для счастья.

— Похоже на кинокартину, — заметила Нина. — Кстати, вы давно были в кино?

Я задумался. На ее вопросы следовало отвечать точно. Она не задавала вопросов, если ее не интересовал ответ. И умела терпеливо ждать.