– И этот, что дрова носил?

– Э… сорок злотов, но еще… ого, это получается, мы ей еще должны, что ли? Считает про себя. – Это двадцать или даже тридцать злотов.

– Нет, это получается, что она не должна бегать за тобой. Конечно, если тебе нравится, что около тебя крутятся слуги, я ничего не имею против, но дополнительные тридцать злотов ты, конечно, изыщешь сама для нее, ладно.

– Тридцать? Да где я столько возьму? Мне десять на неделю дают, и те, мы же слаживаемся.

– Вот теперь поняла, почему чашку надо брать самой? Это стоит того?

– Да, ой, я такая это, глупая получаюсь, да, прости, Витоли. Я вот тебя на месяц старше, я уже знаю, мне мама сказала. Я хотела похвастать перед тобой, что я старше и… а вот сейчас мне кажется, что ты лет на десять меня старше, правда-правда. Как такое может быть? И когда в кабинете ты сказал – поработать. Это папа всегда маме говорит, и мама сразу уходит, а то раз было. Он так кричал, сейчас в кабинет только по его просьбе заходим или прибраться когда, и только когда его там нет или он отдыхает, вот.

А то знаешь, как страшно было – и что там мама ему сделала? Она мне говорила только, что беседовала она, что-то ему говорила про соседку, почем та купила что-то на рынке себе. Я уже и не помню, а папа так кричал, так кричал потом. Я это, Витоли, не знала. Что и ты работаешь тоже, я не буду заходить, только не кричи сильно, пожалуйста, хорошо, Витоли?

Вижу, чуть не плачет, приходится убеждать, что не буду кричать. Правда уточняю, что заходить действительно не надо. Потом целую, потом еще, а потом решаю, что ну его все, и мы идем спать. Марти убегает мыться, я предлагаю помыть спинку, она смеясь розовеет и отказывается.

– Нет, сегодня мне Валери помоет, мы вместе будем, и нехорошо подсматривать на чужих девушек, и даже если они купаются со своими девушками.

Ну, она не права, конечно, но я соглашаюсь с нею – чего не сделаешь в предвкушении. Что сегодня будет. Купаются долго, потом приходит вся задумчивая. Я ухожу, слегка моюсь, уже раз мылся – что по два раза-то за вечер? Прихожу – сидит в своей пижаме, что-то думает.

– Что решаешь? – спрашиваю.

– Понимаешь. Я с Валери говорила, и она сказала, что нам надо вместе и без одежды, а то это неправильно и что… а я стесняюсь пока.

– Кого?

– Ну, э… вот просто стесняюсь.

– Понятно, я тогда буду раздеваться, а ты просто стесняйся, ладно?

Она сидит пунцовеет, делаю светильник не таким ярким и раздеваюсь. Вижу, подглядывает, когда снял все, отвернулась. Подвинулась, ложусь, сидит. – Можно я так лягу? – Ложись. Ложится, прижимается. – Знаешь, как страшно? – шепчет мне на ухо.