— А что любопытно?

— Ну, к примеру — насколько нынешний великий визирь разделяет взгляды хумбараджи-баши на отношения с соседственными державами. Мне внятен высокий полет Вашего ума, однако люди, менее привычные к смелым выводам, навряд ли его оценят.

— Иваз Мехмет-паша — мудрый человек. Возможно, не с каждым моим словом он согласится, но в целом… Без его поддержки этой артиллерийской школы не было бы. Как и многих иных полезных начинаний.

— Он прочно сидит на своем месте? А то, гляжу, визирей-то султан каждый год меняет; бывает, что не по одному разу. Предыдущий, как я понимаю, был приверженцем оттоманской старины — ну, как при очередной перемене опять такой же явится?

— Как здесь говорят, Всевышний милостив. Впрочем, у меня больше надежды на человеческий разум.

— Хм, вот на этого конька я бы ставить поостерегся. Он то и дело спотыкается на ровном месте. Идея прекрасная: распространить среди турок европейские нравы, повязать Порту союзными договорами… Но не окажется ли, что сие дело слуги замыслили без хозяина?

— Султан Махмуд мало вмешивается в управление государством.

— Речь о народе здешнем, коий в любое время может и самого султана сменить, как не раз уже было. А уж вельмож на расправу потребовать — совсем запросто. Вот, предположим, собрались три паши турецких: венецианец, француз и… Кто там у нас визирь? Арнаут, вроде? Собрались и решили, что надо бы в государственный обиход прибавить цивилизованных обычаев. А народ-то спросили?! Просвещенный восемнадцатый век — это для нашего узкого круга он просвещенный! А там, внизу — тьма египетская! Даже во Франции громадные массы крестьян живут, как при Хлодвиге — что же говорить о Востоке?!

— Здесь этого зверя загнали в клетку еще в тридцатом году. Семь тысяч отрубленных голов — не шутка.

— Семь тысяч или семь миллионов — какая разница?! Один хрен, без оглядки на чернь шагу не ступишь. А чернь магометанская категорически против подражания неверным. И головы свои не слишком-то бережет, потому как все равно без мозгов!

Аристократическая физиономия Бонневаля на мгновение омрачилась гримасой злобы. Кажется, мне все-таки удалось пробить его несокрушимую самоуверенность и достать до больного места. Впрочем, он тут же справился с чувствами.

— Рано или поздно, с оглядкою или без нее, ум и государственная опытность тех, кто создан управлять миром, возьмут верх над косными предрассудками невежественной массы простолюдинов. Разум всегда одолеет инертную, тупую силу — хотя будущий исход сей борьбы иногда выглядит неочевидным.

— Для меня — так совершенно неочевидным. И в мировом масштабе, и здесь, на Востоке, в особенности. Нежные и прекрасные цветы высокой культуры слишком уязвимы: не успеют они расцвести, как грубый плуг очередного бунта перевернет пласты и похоронит их глубоко под землею, наверх же вынесет всякое дерьмо. Которое тоже послужит удобрением каким-нибудь новым чертополохам…