Изрядные успехи и в сельском хозяйстве, урожай пшеницы на личных землях превысил двести пудов с десятины тогда как в среднем по губернии был не выше сорока. Сходно и с другим зерном, равно как и с овощами.

Имеет, по слухам, до восьмидесяти тысяч десятин в Восточной Республике Уругвай, с целью растить хлеб когда у нас зима (а там лето).

Отстроил военный городок для 226-го Бобруйского резервного батальона, так же большей частью из своих средств.

Известен щедрыми подарками, своим друзьям денег нимало не жалеет. Дарит дома и машины, но только те, что делает сам.

Заботлив к рабочим, равно как и к солдатам, лично следит за прокормом на заводах и в казарме Бобруйского батальона…"

Борис Борисович закончил чтение первой страницы, пересчитал оставшиеся.

— Это все один человек? И он проживает в моей губернии?

— Так точно, Ваше Превосходительство! — начальник Саратовской жандармерии позволил себе слегка улыбнуться. — Тут еще и перечислено только самое важное.

— И сколько же ему лет?

— Официально — двадцать шесть. Но в кругу друзей он как-то говорил, что приписал себе три года… чтобы в университет раньше поступить?

— Ну что же, хорошо… Однако все это мы пока Государю посылать не будем. Он придвинул к себе лист бумаги, взял перо и размашистым почерком написал:

"Благонадежен, в делах успешен, в благотворительности щедр."

Немножко подумал, но добавлять ничего не стал, лишь привычно подписался:

"Губернатор Саратовский князь Мещерский".

Отсутствовал я в Царицыне целых три недели, и первое, что сделал по возвращении — пришел в ужас. И было от чего. Поезд в город пришел около десяти утра, но выспаться мне совершенно не удалось: вряд ли за всю ночь температура снижалась ниже градусов двадцати восьми, а перед заходом солнца наверняка было под сорок. Их вагона я вышел в ожидании хоть какой-то прохлады, но мне показалось, что в лицо мне дунуло из какого-нибудь промышленного фена.

На вокзале меня ждал, в соответствии с посланной телеграммой, Миронов, часто исполняющий роль чьего-нибудь шофера.

— Что за погода такая? И давно тут дышать нечем?

— Да третий день, Александр Владимирович. Суховей…

Слово мне было знакомо, по каким-то книжкам из далекого детства. Но в реальности за ним скрывалось что-то действительно страшное. Выйдя из вокзала, я обратил внимание что деревья в небольшом парке напротив выглядели довольно свежими, а вокруг двух "железнодорожных" домов мало отличались от гербария.