Прислонившись к не очень горячему теневому листу брони бронетранспортера обер-лейтенант, командир охраны командующего, лениво наблюдал за его перемещениями по берегу. Обер-лейтенанту было скучно. Метания генерала вызывали у боевого офицера, случайно попавшего в "штабные крысы", как охарактеризовали бы его редкие друзья из недавних сослуживцев, всего лишь ленивый интерес. Он охотно заключил бы пари, по примеру врагов англосаксов, на каком именно шаге командующий наконец-таки упадет. Подходящие ситуации возникали уже несколько раз, но каждый раз генерал в последний момент изворачивался, в очередной раз подтверждая свою репутацию счастливчика, способного выкрутится из самой безвыходной ситуации. Вот только спорить было не с кем. А если откровенно, то было попросту опасно. Это в своем, трижды проклятым всеми богами и чертями в придачу, разведвзводе он мог позволить себе удовольствие высказывать мысли "без цензуры". Здесь же, просто желая "доброго утра" и "приятного аппетита", стоило контролировать свои слова и даже мысли. Ибо желающие взлететь как можно выше по служебной лестнице, в отличие от его бывшей дивизии, предпочитали проливать не кровь, а чернила. Впрочем, от крови они тоже не отказывались, но предпочитали, чтобы лилась чужая. Неплохо, если в бою, ну а если в подвалах родного гестапо, то вообще великолепно.

Обер-лейтенант в очередной раз окинул взглядом своих подчиненных. Все несли службу, или старательно это демонстрировали, в соответствии с его приказом и требованиями устава. Обер-лейтенант достал пачку сигарет, прикурил одну из них и вышел из тени. Солнце с яростью набросилось на новую жертву. Жара с трудом переносимая в тени, на солнцепеке была просто невыносимой. Выросшему среди альпийских лугов в прохладных горных долинах, обер-лейтенанту она казалась самым страшным наказанием за всю его недолгую жизнь. Не спасала и близость реки. Каждое живое существо старалось найти хоть какую-нибудь тень, не были исключением и его солдаты. Стоило только кому-нибудь из них выпасть из поля зрения офицера, как он немедленно смещался в сторону ближайшей тени. Офицер прекрасно понимал солдат. Если даже прокаленные зноем своего нищего острова сицилийцы старались в полуденные часы забиться в какую-либо нору и блаженно продремать время сиесты, то немцам было намного тяжелее. Даже ветераны Африканского корпуса из пятой легкой дивизии, переброшенные сюда еще в феврале, с наступлением большой жары плохо себя чувствовали, то солдатам его дивизии, оказавшимся в этой пустынной печке самыми последними, было тяжелее вдвойне.