И вновь задумалась — насколько же удивительна страна которой управляет ее жених!

…Потом была стоянка в Копенгагене и посещение будущей императрицей будущих родственников. Наследник датского престола — немолодой уже лысоватый принц Фредерик даже нанес ответный визит на корабли, осмотрев все отсеки, и орудийные механизмы под броневой палубой машины — даже спустился в коридоры гребных валов. Впрочем кажется наследника датского престола не очень заинтересовал корабль Его Императорского величества — как его пассажиры. Он позволил только заметить, что на таком большом судне, офицерские каюты могли бы быть немного удобнее и просторнее.

И вот — конец пути. Елена окинула взглядом каюту еще раз. Книги нужно тоже уложить — добавив к двум объемистым кофрам что уже стоят в углу. Вот — еще не забыть катехизис — вытащила она из ящика стола замусоленную разбухшую рукописную тетрадь. И вдруг замерла держа ее в руках охваченная странным чувством.

Не сказать что Елена отличалась особо уж глубокой верой. Как никак она — принцесса Франции — страны и до ужасов 1789 и последующих лет отличавшейся вольнодумством — собственно на горе себе и миру его и породившей. Да в конце концов сейчас не какой-то замшелый шестнадцатый век, — а эра прогресса — время телеграфа, электричества, аэронавтики и поездов в считанные дни пересекающих континенты. Отец ее посещал мессу — по праздникам — но как ей все чаще с годами казалось — скорее по привычке и потому что положение обязывало. Матушка со всем пылом испанской принцессы конечно внушала ей религиозные истины, но они уже несколько лет живут порознь… Да и жизнь в сухо-рационалистической Англии где ее единоверцев гнали и ущемляли три века (а в Ирландии — и до сих пор) не располагала к истовой вере. Но все же грубый материализм и отрицание горнего были ей чужды. Обезьяна, которую господин Дарвин сделал предком рода людского вместо праотца Адама, и ницшеанская «смерть Бога» не слишком-то её вдохновляла. (Надо же такое выдумать — «Бог умер»! Вот Ницше умрет — так это вне всякого сомнения!)

И вот сейчас она ощутила священный трепет… и страх. Ведь ей суждено не просто сменить веру (СМЕНИТЬ ВЕРУ!!!) но и отойти от того что с детства почиталось ей само собой разумеющейся истиной — что вне Римской церкви нет Спасения. «Вы мертвы и мертвую жертву приносите, а мы живому Богу — чистую, непорочную, чтобы жизнь вечную наследовать…» — вспомнилось ей читанное когда-то. «Все равно, говорят некоторые, что православие, что лютеранство, что католичество! Да разве это истины? Истина одна. Разве сто путей? Один путь. Разве сто богов? Един Бог, едина вера, едино крещение… — эти слова святитель Феофан Затворника — православного святителя как нельзя лучше подходили к ее нынешнему состоянию «Живя в этой вере, не только избавишься от грехов и вечной муки, но и станешь причастником вечной жизни и без конца будешь радоваться со святыми. А живущие в иной вере — не увидят жизни вечной.» О жизни вечной вопрос — не о том — папа или патриарх был прав в давнем уже споре! О той, ради которой для рода людского сам Спаситель мира сошел на землю, пролил святую кровь свою и умер на кресте. Она поймала себя на том что крепко прижимает тетрадку Трубецкого к груди.