— Хорошо, — сказал мрачный Садальский, — что ты предлагаешь?
— Я, видишь ли, весьма доверяю специфическим Лениным талантам. Талант — это отдельно от всей остальной личности, иной раз — довольно серой…
— Ну с-спасибо!
— Не стоит благодарностей. Тем более, — что я вовсе не о тебе. Так вот, вопрос о ставках, реорганизациях и т. д. и т. п. встанет не раньше нового административного года, то есть — конец октября — начало ноября, верно? Верно, потому что, если никто из нас не сбежит за Бугор и не устроит пожара в лаборатории, по-другому на нашей Великой Родине не бывает. Таким образом, — поправьте меня, если я ошибаюсь, — в нашем распоряжении еще почти восемь месяцев. Верно? Тоже верно.
Он снова прервался для очередной затяжки, и "Примина" затрещала и засмердела в его губах.
— И что мы за эти восемь месяцев? Работу другую подыщем? Так это и быстрее можно. Ты-то что имеешь ввиду?
— Очень просто. Предлагаю за имеющийся в нашем распоряжении срок научиться-таки исправлять дефекты алмазов. Оно, разумеется, решение проблемы "в лоб" — не в нашем стиле, но разик-то, один только раз — можно попытаться?
— И все? — Денисюк от восхищения шлепнул себя по бедрам. — Так просто? Да ты у нас, брат, гений! Восемь лет работали — ни черта не сделали, а вот теперь собирается все за восемь месяцев закончить! И еще, — заодно, — выдать на-гора Общую Теорию Поля!
Гельветов высокомерно поднял брови.
— Кто это — работал в эти восемь лет? — Осведомился он ледяным тоном. — Ты, что ли? Или Карнаух? Или, может быть, Саня Ребров работал?
— А сам-то, сам?
— А я ничего не говорю. И сам. А что делать? Нельзя жить в обществе и быть независимым от него. Да ежели вы хотите знать, у нас один только Феклистов и работал: ставки там, заявки на самоновейшую аппаратуру, дополнительное финансирование, командировочки всякие там завлекательные, по Чехиям, по Польшам-Венгриям… Но это, надо сказать, трудно назвать научной работой.
— И ты…
— И я. Я берусь положить на стол Балаяну такой горящий план исследований, что он его проглотит. А вы будете, как и весь Советский Народ, в едином порыве изображать бурную деятельность. На трудовую вахту встанете, раком, будете гореть на производстве и возьмете повышенные соцобязательства… Хотя нет, — он перебил сам себя, — это отставить, потому как умный человек в таком случае не примет всерьез ничего, даже известие о собственной кончине… А там, глядишь, компания окончится, и все устаканится.
— Вале-ерик, — голос Садальского был прямо-таки по-матерински ласковым, — и ты всерьез думаешь забить баки Вазгену? Почтенно, конечно, но вся беда в том, что ты — сомнительный кандидат, как и мы, грешные, а вот он — доктор самый настоящий, без примеси. И если он пропускает явную туфту, так это потому что правила игры такие, но если он увидит, что его всерьез пытаются оставить в дураках, то… Я тебе не завидую.