— Отлично. Значит, тебе будет что сказать на комиссии, которую срочно создали для расследования вопиющего случая выбора для ответственной работы явного душевнобольного…

— А-а, вот как, значит? Значит, платить за битые горшки предоставляется мне?

— Так кому-то же надо? А креатура это была твоя, всецело, так что…

— Джон…

— Что?

— А точная величина тиража, — ну, о котором ты говорил, — она известна?

— Официального уточнения пока что не проводилось, так что и цифр никто не называл… А ты хочешь сказать…

— Да. Хочу сказать, что в этом плане шум может быть только на пользу. В смысле — шумок.

— Узнал. Лежит без сознания, постоянно на медикаментах, непрерывно капают какую-то дрянь, чтоб снизить давление, но пара-тройка кровоизлияний как будто бы уже были. Высох на щепку, постоянно температура за сорок. У докторов вид скорбно-отрешенный, говорят, что с такой болячкой шансов практически нет, но врут, потому что на самом деле до сих пор не знают, что с ним такое.

— А ты, понятно, сказал, что сильно волнуешься за его здоровье, а? Или, того хуже, что волнуемся мы все, а тебе — поручили разузнать?

— Что-то вроде того. А что мне еще было сказать?

— Ты все-таки выдающийся лицемер.

— Я математик. И знаю, что не соврал ни единого слова. Потому что беспокоиться о здоровье можно на две стати: как бы не помер и как бы не выздоровел.

— Логично. Печально, потому что именно такого мы не планировали.

— Да ошибочка вышла. Не подрассчитали и опыта не хватило. Ты не жалеешь, что не ограничился чем-нибудь попроще? Ведь сошло бы.

— И упустил бы, — Джино Пиранелли криво усмехнулся, — случай сделать столь выдающийся вклад в патологию? Речь идет не просто о новой болезни, а о целом новом их классе, это же понимать надо!

— Джек, я хочу сообщить тебе одну вещь, которой ты, судя по всему, не знаешь. Или о которой забыл. Дело в том, что конъюнктура сейчас не слишком-то высока. Мягко говоря. Потому что в реальности она чуть ли ни самая низкая с тридцатого года. В свете этого мне совершенно непонятно твое поведение на протяжении… вот уже трех месяцев. Ты стал рассеян, небрежен, недостаточно усерден, а сегодня ты вообще позволил себе опоздать. Можешь не оправдываться, говоря что это — в последний раз, потому что эту фразу тебе скажу я. В следующий раз ты просто-напросто получишь рассчет, без всяких дальнейших разговоров. На твое место уже сейчас найдется десять желающих, квалификация которых по крайней мере не ниже. Через месяц их может быть двадцать. Все!

— Простите, шеф, — с подозрительным смирением проговорил подчиненный, — проспал. Видите ли, — допоздна засиделся, делая вот эту штуку…