Харлей проломил кустарник, и я с дороги въехал в лес. Прямо передо мной оказались два человека, снаряжающие луки. Судя по всему, такого дурака, чтобы поехал в лес, они не ожидали, потому стрел на их тетивах не оказалось, а достать из-за поясов свои топорики они не успели — на голову одного с капустным хрустом опустилось копыто моего коня, а на голову другого — мое субурито. Я на месте развернул жеребца, не дожидаясь, пока очнутся товарищи убиенных стрелков, и в один мах вернулся на дорогу, под какое-никакое прикрытие кустарника.

Варяги тем часом все же прорвали толпу нападавших и отрезали их от леса. Но никакой паники среди тех не началось, напротив, они еще яростнее продолжали бой. Нам повезло, что напали на нас почему-то только с одной стороны, иначе, я думаю, моих уных осталось бы еще меньше. А покамест они, визжа и хрипя, склонялись с седел, нанося даже в царящей неразберихе точные, выверенные удары. Пошла наука впрок.

Я с трудом подавил охватившую меня при мысли о том, что Поспел мертв, ярость. Умирать мне пока было нельзя, если уные увидят, что меня нет, это может кончиться плачевно. А припадок ярости в бою спасает крайне редко, да и то, в основном, на экране или на страницах книги. Дальше я просто вошел в привычный рабочий ритм. Отбил, уклонился, нырнул, ударил, дернул коня за поводья, все сначала… Отдельных лиц я уже не видел, оказавшись в самом центре столпотворения, я крутился в седле, как косое веретено, а Харлей, как я понимаю, попал в знакомую ситуацию и, бешено визжа, лягался и грыз лесовиков за головы зубами. Я понятия уже не имел, что творится на поле боя, что делают варяги и дружинные, ограничились ли нападавшие только нами или такая же мешавень творилась по всему нашему поезду — понятия не имею, да это было сейчас и неважно. Криком я собирал уных к себе, осматриваясь с седла и успевая отбивать направленные на меня удары. Что бы ни случилось со всем поездом, а за своих уных отвечаю только я. И в конце концов уные прорвались ко мне, сбились в круг, прикрываясь щитами, и сопротивление наше стало куда более организованным. Добро…

Нападавшие просто неистовствовали. Если бы их ярость равнялась умению, то, думаю, шансов у нас было бы очень и очень немного — я имею в виду группу своих учеников. Но пока они, островками возвышаясь над половодьем врагов, все еще держались, да и варяги, дорвавшись до боя, быстро проредили толпу нападавших.

Самый яростный круговорот вертелся вокруг лесовика огромного роста и бычьей стати, единственного, кто ворвался в наши ряды на коне. Вооружен он был шестопером на длинном, необычайно толстом древке, да и само навершие было намного больше любого, которое мне доводилось видеть. Раз за разом он отбрасывал смыкающееся вокруг него кольцо варягов и уных, ненавистью и бешенством было пропитано каждое его движение, и было ясно, что, пока он жив, его собратья не утратят своего безумного напора.