Первые дни литвины забрасывали город посланиями, щедро сыпя обещаниями тому, кто поможет отворить ворота Смоленска. Но на горе им, королевских сторонников среди смолян больше не было, или, насмотревшись на участь других, они оказались более благоразумными. Андрей помнил, как в канун 500-летия Орши в сети шли баталии любителей двух княжеств. Белорусо-литвины сыпали как всегда одним штампом: как несправедливо, что победила ордынская Москва, а не свободолюбивая Литва и чтобы было, если бы не... Но один перл ему запомнился особо: как раз про повешенных Шуйским заговорщиков. Типа свободные литвины никогда не вешали людей для устрашения врагов. Дурни, их повешали не армию Острожского устрашать, а в наказание за измену, ну и для остраски тех, кто ещё колебался внутри городских стен. А армию вторжения повешенными не напугаешь. Они же не диванные юзеры. Однако спорить с национально озабоченными дело неблагодарное, потому в том сраче он участвовал редко и постольку-поскольку.

Стоя на стене, Андрей с интересом взирал с высоты на вражеский лагерь. День сегодня выдался погожим, и видимость была просто великолепной. Пестрели под сентябьским солнцем палатки знати, отливал серебром шатер гетмана Острожского. Возле него, кстати, с самого утра бурлило какое-то нездоровое движение. Неужто литвины наконец-то решились на приступ? Ну-ну, пусть попробуют.

Едва подход вражеского войска был обнаружен, наместник князь велел затворить ворота и садиться в осаду. К имеющемуся у него полку для защиты города князь добрал ещё несколько сотен посадских и даточных людей, дворян и детей боярских. Все они были распределены на отряды, каждому из которых была выделена башня и прилегающая к ней часть крепостной стены. А из оставшегося у него небольшого отряда поместной конницы Шуйский создал отряд для вылазок, который имел своего командира, подчинявшегося только ему. Разумеется, этим командиром оказался родственник воеводы, князь Барбашин. И именно этому отряду удалось первым пощипать литвинов, совершив одним ранним утром дерзкую вылазку и обстреляв ещё не проснувшийся вражеский лагерь.

Нет, воистинну, враги точно что-то задумали. Вон и отряды стали стягиваться друг к другу. Ага, вот и у пушек засуетился народ. Ну точно, созрели православные.

Словно в подтверждение его мыслей на позиции пушкарей вспухли белесые клубы, и лишь через некоторое время до ушей осаждённых донёся громовой рык. Увы, мощи лёгких пушек, что привёз с собой Острожский, с избытком хватало в поле против конницы, но крепостные стены им были не по зубам. Потому и не надеялись литвины на удачный обстрел, подхватив лестницы и щиты, они пошли на приступ, сопровождаемые музыкой боевых труб и барабанов. Это было красиво, очень красиво. Вот только красота эта была смертельная. Ведь никто не собирался просто так их подпускать. Гулко ухнули крепостные орудия, выплюнув в сторону нападающих заряд ядер и каменной дроби. Сегодня огневое превосходство было на стороне смолян, а не атакующих. Защёлкали тетивы луков, пыхнули пороховым дымом ручные пищали. Огонь защитников был плотен и точен. Но это не остановило нападавших. В некоторых местах они даже сумели подобраться к самим стенам и прислонить длинющие лестницы, но на этом всё их везение и кончилось. На головы приблизившихся полился кипяток и расплавленная смола, а сами лестницы отталкивались баграми и копьями. И крепостная артиллерия продолжала бить, бить и бить. Так что не стоит удивляться, что литвины не выдержали и, побросав всё лишнее, бросились назад. Первый приступ был отбит, и отбит достаточно легко.