Однажды она пришла к Ибрагиму, держа листок бумаги.

– Послушай, – сказала она тихо и серьёзно. – Это стихотворение Кан Ланьин, оно называется «В ночь накануне рождения первенца».

Она стала читать:

Кан подняла взгляд на Ибрагима, и тот кивнул.

– Должно быть, с ней случилось то же, что и с нами, – рассудил он. – Такие моменты учат нас тому, что жизнь – это нечто большее.

Когда Кан Тунби делала перерывы в работе над антологией, немало послеполуденных часов она проводила на улицах Ланьчжоу. В этом было что-то для неё новое. Она брала с собой служанку и пару плечистых слуг-мусульман с густыми бородами и короткими кривыми кинжалами за пазухой и гуляла по улицам, по набережной, по убогой городской площади и по пыльным рынкам, по променаду на вершине стены вокруг старого города, откуда открывался красивый вид на южный берег реки. Она купила несколько пар «туфель-бабочек», как они назывались, которые были впору её изящным маленьким ножкам, но выходили за пределы стопы, создавая видимость нормальной ноги и, в зависимости от формы и материалов, обеспечивая дополнительную опору и баланс. Если Кан находила на рынке туфли-бабочки, дизайн которых отличался от уже приобретённых ею пар, она покупала и их. Ни одни из этих туфель, как казалось Пао, не помогали ей при ходьбе: её походка оставалась медленной, а шаг – коротким и кривым. Но теперь она предпочитала ходить пешком, а не перемещаться в паланкине, хотя в этом голом и пыльном городе погода была либо слишком жаркой, либо слишком холодной, и всегда ветреной. Кан Тунби неторопливо шагала вперёд, подмечая всё вокруг себя.

Однажды, когда они тащились домой, Пао жалобно поинтересовалась:

– Почему вы перестали передвигаться в паланкине?

Кан отвечала ей на это:

– Сегодня утром я прочла такие строки: «Великие принципы тяжелы, как тысяча лет. Быстротечная жизнь легка, как рисовое зёрнышко».

– Только не для меня.

– Зато у тебя здоровые ноги.

– Неправда. Они большие, но всё равно болят. Поверить не могу, что вы отказались от паланкина.

– Мы должны о чём-то мечтать, Пао.

– Не знаю, не знаю. Как говорила моя матушка, нарисованной рисовой лепёшкой голода не утолить.

– Монах Догэн слышал это выражение и ответил на него такими словами: «Без нарисованного голода никогда не стать настоящим человеком».

Каждый год во время буддистского и исламского праздников весеннего равноденствия они выбирались на озеро Цинхай и стояли на берегу великолепного сине-зелёного моря, заново напоминая себе о своей приверженности жизни, жгли благовония и бумажные деньги и молились, каждый по-своему. Кан возвращалась в Ланьчжоу, пребывая в восторге от пейзажей путешествия, и с удвоенным рвением бралась за все свои разнообразные проекты. Если раньше, в Ханчжоу, её кипучая деятельность просто удивляла слуг, то теперь она внушала им ужас. За день она успевала переделать столько, сколько нормальные люди сделали бы за неделю.