Разумеется, тут царили книги. Пете б наверняка понравилось, подумал Федор, глядя на заставленные сверху донизу шкафы. По стенам видели картины — гравюры с боевыми кораблями русского флота.

Половину кабинета занимал огромный письменный стол и, в отличие от аккуратнейшего Пети Ниткина, его кумир подобной добродетелью не отличался. Хаос тут царил поистине первозданный, посреди коего возвышалась, однако, пишущая машинка; весь угол между окнами занимал верстак с приборами и инструментами, каких Федя никогда не видел. По стенам тянулись витые жгуты проводов, как и дома у Солоновых; однако тут на стенах, кроме привычных выключателей, виднелись и круглые розетки, какие встречались Федору раньше только в физических лабораториях.

— Что там? А, это — это называется «паяльник». Американский, но с моими усовершенствованиями. А это — радиоаппарат. Не такой мощный, как в физическом кабинете, но тоже ничего. А на стенах — да-да, розетки. Их ещё называют «штепселями». Очень удобно подключать различные электроприборы. Но, думаю, Федор, вы пришли сюда не за этим. Я вас слушаю.

…И Федор Солонов, сбиваясь и запинаясь, принялся рассказывать. Было ужасно страшно — а вдруг милейший Илья Андреевич вскочит, да и начнёт телефонировать жандармам?

Но Илья Андреевич не вскочил и конечно же, не стал, никуда телефонировать. Слушал Федю, не перебивая и даже как-то странно пригорюнившись.

— Понимаю, — вздохнул учитель, едва Федор закончил. — Сейчас чай поставлю. Нет, у меня не самовар — чайник на электричестве.

В другое время Федя бы уставился на этакую диковинку, но сейчас почти внимания не обратил.

— Значит, вы стали невольным свидетелем собрания инсургентов, где замешана ваша собственная сестра. Понимаю муки вашего выбора, Федор. Но повторите мне ещё раз, в чём была суть их спора? Правильно я понял, что это не бомбисты, это иные?

Федя кивнул.

— Эсдеки, не иначе… — непонятно пробормотал Илья Андреевич. — Бронштейн и «Старик», хм, хм… — он побарабанил пальцами по столу. — Отказ от террористической деятельности и осуждение эсеров… Хм, хм, интересно…Впрочем, — Положинцев взглянул на замершего Федю, — вас, кадет, это не слишком касается. Что же до вашего выбора — очень хорошо вас понимаю. Не сказать нельзя — всякий верноподданный государя обязан доложить о подобном. Но и сказать тоже нельзя — при, гм, известной ловкости наших доблестных жандармов получится такой карамболь, что хоть святых выноси. Семья ваша, Федор, увы, будет разрушена навсегда. Полковник Солонов не простит подобного старшей дочери. Впрочем, это вы знаете и так, иначе не пришли бы ко мне… — Илья Андреевич вздохнул. — Однако, как мне представляется, выход есть. Во-первых, — он принялся загибать пальцы, — вы, как истинный кадет-александровец, явились и доложили по команде. То есть совесть ваша чиста. Во-вторых, подумайте вот о чём, Фёдор — какая польза в том, что устроить сейчас такую драму и скандал в вашем семействе?