Если домашние и заметили его угрюмость, то, наверное, списали на рану и вообще «всё случившееся». Мявкнув, забрался на руки Черномор — глупый, ласковый, ко всем ластится, словно и не котёнок, а щенок.

Федор сидел на диване, рассеяно гладил Черномора, глядя прямо перед собой. Мыслей как-то само собой точно и не стало совсем, а в голове вдруг всплыл тёмный, пронизанный огнями хаос, пробитый треском выстрелов, разорванный яростным, полными боли, страха и ненависти криками. Кто-то умирал, погибал тяжело и страшно, в отчаянии и агонии; Федя вдруг скорее угадал, чем увидел, как Две Мишени, собой закрывая Ирину Ивановну, стрелял из маузера в набегающие фигуры, что уже наставили штыки; и в руке Ирины Ивановны часто и зло вспыхивал огнём браунинг, да не её обычный, дамский, а тяжёлое боевое оружие, наверное, Константина Сергеевича.

Фигуры падали, а потом Федя услыхал гневное «Огонь, кадеты! Беглый огонь!..» и понял, что лежит за пулемётом, за тяжёлым «максимом», и пальцы закаменели на рукоятках; уже поднят предохранитель, он, Фёдор, нажимает спусковой рычаг меж рукоятями, а Петя Ниткин, лежащий рядом за второго номера, направляет в окно приемника холщовую ленту, набитую патронами…

Выстрелы оглушали, но Федя не мог понять, куда и в кого он стреляет и что вообще происходит — и где Костька Нифонтов?

— Федор!.. Федя, ты чего? — перед ним стоял папа, смотрел озабоченно. — Зову, зову, а ты как неживой. Это Черномор тебя так убаюкал? Вставай, шинель надевай, на службу пора!..

Федор поспешно поднялся.

Он вспомнит, он непременно всё вспомнит!..

Сейчас он уже не сомневался, что это донельзя, чрезвычайно важно.

* * *

Пролетел Сочельник, настало Рождество, светлый праздник — Христос народился! Гатчино словно бы изо всех сил старалось забыть совсем недавно случившуюся бойню. По улицам вышагивали гвардейские патрули; проезжали всадники — лейб-атаманцы в тёмно-синих чекменях, лейб-казаки в алых. От Рождества до Крещения — Святки, две недели все радуются и веселятся, ходят в гости, празднуют.

На Василия Великого тоже все гуляют, а еды готовят ещё больше, чем на Рождество. Кадеты, отправившиеся было по домам перед Сочельником, вернулись — потому что предстоял большой александровский бал.

А к нему в корпусе уже и впрямь было всё готово. Пахли свежей краской стены; блестели начищенные дверные ручки; побитая пулями лепнина починена, проткнутые штыками картины заменены.

Правда, так быстро нельзя оказалось заменить огромный портрет Государя; его просто сбили со стены и изорвали в мелкие клочья. А вот пальмы благополучно пережили вторжение…