«Ох-хо-хо, до чего же похожи мои Лукичи с Никитичами. Мы с Тамарой ходим парой, а злой волшебник Карло Марло реет над ними, блин. Страна пропитана идеями справедливости по Марксу и точка. Вру, в России не хило отметились анархисты, кстати, надо бы почитать Бакунина с Кропоткиным, ибо совсем темен. Маркс же, зараза, не знал о генетически обусловленном стремлении к властному доминированию и стяжательству. В этом времени многие питаются иллюзорной идейкой перевоспитания, а про смотрящего в лес волка забывают. Позже появятся Фромм со Шпенглером и Валлерстайн со своим мир-системным анализом, но с их теориями развития общества мы знакомы, как с искуренным на двоих букварем. Хуже другое. Не встроятся эти идеи, как здесь говорят, в массы. К восприятию таких размышлизмов не готовы ни европейские левые, ни, тем более, наши. На сколько я понимаю, остальные теории нашего времени, удерживающие общество от революционных катаклизмов, не более чем манипулирование общественным сознанием и к справедливости они отношение имеют весьма опосредованное, хотя, на определенном этапе…».

Размышления Федотова были бесцеремонно прерваны морпехом:

— Степаныч, может и зря я этих сморчков отфудболил. Мы с тобой замочили с десяток бандитов, отморозков не жалко, а тех пацанов пожалел, но после знакомства с Роговым и Соколовым я начинаю понимать местных борцунов. Представляешь, чтобы открыть клуб, я ни за что отвалил пять сотен, а предпринимателям тут полный абзац, да что я тебе говорю, сами же платим не по-детски. У дворянства прав, как у дурака махорки и столько же лени. Ни хрена толком не делают, вот и полезли наши революционеры.

— Знаешь, Димон, мне этот социальный катаклизм больше всего напоминает сель. Жаль, не видел ты этот кошмар. Вроде бы и не быстро ползет, можно даже перебежать, но раз глянешь и поймешь — эту грязе-каменную массу не остановить! В эту революцию поток ненависти к режиму немного ускорился. Реакция 1907 года это как бы взгорок на его пути. Сель тормознется, но одновременно начнет копиться масса, и, перевалив в четырнадцатом году через гребень, устремится по нарастающей на равнину. Остановить эту дикую силу — не смешите мои тапочки. Может чуток подправить, но как? Ума не приложу. Впрочем, об этом позже.

Под удивленным взором Зверева, Федотов молча извлек любимый напиток русских мужчин. Напиток был кристально прозрачен, хотя традиционно назывался «беленькой». Крупными ломтями накромсал колбасы, за ними последовала краюха хлеба. Последним на свет появился деревянный бочонок с солеными огурчиками.