– Приляг, – предложил ему Сергей Иванович, но Добрыня мотнул головой.

– Я лучше – на воздух.

Вышел – и буквально через минуту снаружи раздались голоса. Причем один – точно чужой. Сердитый.

«Это кто ж такой храбрый – с дядькой великого князя спорить?» – заинтересовался Духарев.

И тоже подался во двор.

А во дворе ругались.

Точнее, ругался здоровенный незнакомый мужик саженного роста. А Добрыня глядел сонно. И вид у него был такой, будто размышляет: то ли еще послушать, то ли пора мигнуть гридням, чтоб поставили крикуна в надлежащую позу да и всыпали как следует. Мужик же (явно из смердов) то ли не понимал, с кем говорит, то ли чуял на своей стороне правду, то ли просто оборзел не по чину. Впрочем, он тоже был не один. Чуть в стороне кучковалось еще с полсотни смердов. Причем не пустых – при оружии.

Это что ж выходит? Бунт?

Духарев усилием воли скинул с сознания вызванную пивом и сытостью леность и прислушался к разговору.

Так и есть! Мужик чувствовал себя в своем праве. Кричал, что по последнему уложению обещана им от Киева полная автономия и, следовательно, не надо им никаких дополнительных князей, кроме самого главного.

А Добрыня на это отвечал, что великий князь потому и великий, что сам решает, каким уложениям быть, а каким – уйти в забвение.

Мужик шумно возражал. И начиналось сызнова.

Тем временем терпение Добрыни уже подходило к концу, и Духарев решил вмешаться. Тем более что легко опознал в мужике местного лидера. Если такого удастся привлечь на свою сторону, то с остальными будет проще.

– Погоди, боярин, – попросил он. – Это мой теперь человек. Я с ним и поговорю.

Мужик уставился на Сергея Ивановича. Злобно. И тут же возразил:

– Чего это я твой?

Шмяк!

Один из духаревских отроков поддел мужика древком. Да так ловко, что тот вмиг бухнулся на колени. Попытка встать не удалась, потому что другой отрок ухватил мужика за нечесаные патлы, а третий сунул кинжал под бородищу.

Техника была отработана.

– К воеводе следует обращаться «мой господин» или «отец-воевода», – рявкнули строптивцу в оба уха.