Остались лишь сварг да Илья.

– Ты приш-шёл… – змеёй шипел сварг. – С-сам… Наш-ш-ш…

Илья мотнул головой. Не помогло. Туман густел, сварг рос, поднимаясь над землёй выше, выше, равняясь высотой с идолищем. Плечи раздались, облились стальной чешуёй, голову укрыл шлем, ладонь, широкая, как лопасть кормила, простёрлась над Ильёй, накрывая тенью.

– Ты наш-ш-ш! Прими мощь пращуров! Прими!

Голос гремел уже где-то над головой, туман густел, завивался. И не туман уже: знакомые духи-призраки вьются, тычутся, трутся о грудь, обжигая льдом. Силятся проникнуть внутрь, источить, разорвать…

– Наш-ш-ш… наш-ш-ш…

Илья справился. Расправил плечи, рявкнул:

– Прочь!

Отпрянули.

Нет, не отпрянули. Уступили место набольшему.

– Покорись! – Глаза сварга-идола-бога – как пламя в окнах горящего дома. – Прими силу мою – и не будет тебе равных в мире! Люди и звери покорятся тебе! Ты мой! От рода и от крови – мой! От пращуров!

Глас давил, обволакивал, покорял. Духи рядом. Илья уже знал: впусти он их – выпьют душу, вырвут сердце человеческое, сами станут его душой и сердцем.

И не врёт их господин: придёт и сила, и власть. Но уже не к нему, не к Илье Годуну, сыну князя моровского, а к ним, подменышам.

Колени ослабели, плечи опустились. Илья понимал: надо сбросить чары, но понимал умом. Сердце занемело…

– Патер ностер, кви эс ин челис…

Не помог совет доброго монаха. Не воспрял дух рыцаря латинского, не отогнал беса.

– Патер имон онтис уранис…

Враг захохотал.

Илья понял: бессмысленно. Здесь нет Господа. Здесь не Его земля, и нет у Ильи силы призвать сюда Спасителя. Потому что не для Божьего Дела пришёл сюда Илья. Не ради Веры, из корысти он здесь. За цепью золотой пришёл. Один. Без Господа. Злато притянуло его. Злато старых богов. Решил померяться бесовской силой с бесами же. И бесы пересилили. Ещё чуть – и войдут злые духи в его грудь. Станут вместо души. Напоят чужой силой. И не станет Ильи, княжича моровского…