– Это как на учебе в полку, – пояснил я, когда уговаривал его пойти на такое «непотребство», как он выразился поначалу.

Хорошо, что мне вовремя припомнился армейский устав, где четко регламентировалось, как солдат обязан относиться к офицеру. Примерную суть я ему и изложил.

– Если человек, на твой взгляд, плох, то ты в глубине души имеешь полное право презирать его, ненавидеть – да что угодно. И в отношении матери Дмитрия от тебя тоже не требуется уважать ее, а только оказывать внешние знаки. К тому же она – монахиня, вот и представь, что ты склоняешь колено лишь из почтения к ее духовному званию, не более.

Уговорил.

Правда, пробыла она в Москве недолго. Согласно очередному государеву указу, мы уже через четыре дня проводили ее – опять-таки со всевозможным почетом и в роскоши, сопровождал аж целый стрелецкий полк – на встречу к сыну.

И тут же слухи, которые стараниями моих людей расползлись по столице, начиная с первого же дня ее пребывания. Было в них и о почтении, и об уважении, и о заботе Годунова.

Словом, народу и здесь оставалось в очередной раз умиляться своим юным, красивым, разумным и во всех отношениях замечательным престолоблюстителем.

Что же до Дмитрия, то он и впрямь опасался Москвы.

Выехать из Серпухова и две недели героически преодолевать жалкую сотню верст, отделяющих сей град от столицы, – это ж какая дикая скорость передвижения должна быть?

Понимаю, некоторое время отняла встреча с «мамой», на которую можно откинуть пару дней. А остальные?

Не иначе как кто-то из советников, а скорее всего и не один, напел мальчику в уши, что покушение, состоявшееся по пути в Москву, на самом деле преследовало цель убийства только Басманова. В меня же стреляли лишь для видимости, поэтому в боярина всего один болт, да в цель, а в князя Мак-Альпина три и все мимо.

Ну и сам вид оружия. Арбалеты тут особо не были в ходу – пищали и сабли, а мои ратники вооружены ими все как один.

Хорошо еще, что во время первого покушения парочка моих гвардейцев находилась на виду, среди казаков, а Дубец и вовсе спал в том же шатре у Бучинского, только рядом со входом, больше же народу со мной не имелось.

Впрочем, особого ума не надо, чтобы и тут попытаться зародить сомнения.

О его страхе впрямую гласил и последний указ, где говорилось, чтоб престолоблюститель немедля выслал своих ратных холопей прочь из Москвы в подаренные Годунову для кормления грады.

– Это он ратников первого гвардейского Тонинского полка холопьями окрестил?! – ахнул мой ученик, прочитав грамотку, и возмущенно заметался по светлице. – Да они супротив любого стрелецкого полка сумеют устояти! Да они и ляхов одолети… – Но осекся и, смущенно оглянувшись на меня, поправился: – Ну, может, ляхов и нет, ежели токмо их не боле пяти сотен будет…