Ну-ну!
Сразу понятно, что мультик про Тома и Джерри он не смотрел. Вот и хорошо. Будет возможность – постараюсь продемонстрировать, взяв на себя одну из ролей.
Я устало вздохнул и успокоительно кивнул Квентину, чтобы он ни о чем не тревожился в своем полете к звездам. Джерри хоть и американский мышонок, но и то успешно тягался с превосходящими силами врага, а я – русский, так что мне сам бог велел.
И вообще, напрасно этот котяра так упорно стремится припереть меня к стенке. Забыл Том, что загнанная в угол мышь может запросто укусить кошку, ибо терять ей уже нечего. А уж когда Джерри вдобавок обуреваем стремлением спасти своего друга и свою любимую, то тут и вовсе…
Вон они, стоят позади меня, Федор и Ксения, взявшись за руки и доверчиво взирая на меня, так неужто не смогу их защитить?! Я невольно повел плечами, расправляя их, чтоб надежнее закрыть брата с сестрой, и, переведя взгляд на лежащего в гробу Квентина, прошептал:
– Теперь я понял, почему ты улыбаешься. Ты ушел в уверенности, что я не подведу. Пусть так. Клянусь тебе, старина, что сделаю для этого все, что смогу, и даже чуточку больше.
И поплелся спать.
Остальное можно додумать позже, когда выберусь из Москвы, которая, признаться, порядком меня притомила разнообразием подсовываемых мне «шуточек».
Поднимаясь по лестнице, еще раз напомнил себе, что теперь, когда я остался последним из защитников, каждый свой шаг надо просчитывать семь раз, а уж потом еще семь раз отмерять, ибо едва мир учинит надо мной расправу, как сразу примется за царевича.
Хотя постой!
Я застыл на месте.
Странно получается. Если следовать логике моих рассуждений, то Годунов должен был погибнуть самым первым. Или мир попросту оттягивал неизбежную грядущую расправу над Федором, довольствуясь тем, что лишь напоминал ему, когда и как он должен умереть?
Оттягивал, будто смакуя свое самое главное наслаждение.
И вновь остановился, поймав себя на ошибке. Ничего подобного!
А отравление? Выходит, и здесь все точь-в-точь в соответствии с моим раскладом.
Более того. Помнится, в официальной истории москвичам объявили, что Годуновы – сын и мать – приняли яд, так что теперь мир, недобро ухмыляясь, попытался поступить с ним в строгом соответствии с этой версией убийц, но у него опять ничего не получилось.
А не получилось, потому что перед ним вновь встали четыре защитника, причем в точно таком же порядке, как и в первый раз. Вначале отец Антоний увещевал его «не пити излиха, ибо вино суть пагуба», благодаря чему царевич на пиру худо-бедно, но воздерживался.
Затем вломившийся в мою опочивальню альбинос Архипушка содрал с меня одеяло, когда я только-только повернулся на другой бок, чтоб доглядеть сладкий сон, а потом был Квентин, определивший отравление.