И тут меня ждала первая неожиданность, причем не совсем приятная. Оказывается, правил в городе мой давний, но недобрый знакомый, боярин Шереметев. Двое сыновей погибли у него. Один, Борис, от рук моих гвардейцев, а второго, Ивана, притом его первенца, положил я сам. И Петр Никитич это знал. Не всех же атакующих мы тогда положили на волжском берегу, и уцелевшие, хорошо видевшие происходящее, позже донесли боярину в Москве, как происходило дело. И как Иван кинулся на меня с саблей, и как я его полоснул ножом по бедру, вспоров артерию. Да, был честный бой, но попробуй втолковать это отцу погибшего.

Прочитав грамоту, он кисло сморщился, но деваться некуда. Сказано-то яснее некуда, да и сама печать дорогого стоила — красная государева. Пока он ее разглядывал, лицо его, злющее-презлющее, еще сильнее исказилось от досады. Ну да, близок локоток, сам в гости пожаловал, а поди укуси.

Но помогать он мне не собирался. Вообще. Мои слова о союзном долге он пропустил мимо ушей, упершись на своем. Дескать, Юрьеву ничем не поможешь, а случись что, с него, как с воеводы, спросят именно за Псков, который я своими распоряжениями собираюсь оголить.

Признаться, в тот момент я пожалел, что оставил при себе всего два десятка ратников, отправив остальных кого куда, но по большей части на пристань (перекрыть отъезд купцов, особенно иноземных, по Псковскому озеру), да еще на дороги, ведущие на запад.

Второй воевода, который товарищ, то бишь заместитель, дьяк Посольского приказа Иван Грамотин, оказался той еще шестеркой, во всем поддакивая и угождая первому. Впрочем, иначе ему и нельзя, ибо они здесь на пару крутили-вертели свои делишки. Но о делишках я узнал лишь на следующий день, когда пошел прошвырнуться по кабакам в целях осуществления своей задумки. Ну да, водка мне была нужна, и в весьма большом количестве. Покупал я целыми бочками, и, думаю, многие пьяницы к вечеру взвыли, услышав от кружальщиков о неслыханном: кончилось зелено винцо.

Уже к обеду о моем приезде во Псков знали практически все жители, да и о широких полномочиях тоже, а ближе к вечерне на мое подворье прибыла целая делегация, представлявшая так называемых меньших людей. За старшего Самсон Тихвинец, а с ним Федька Умойся Грязью, Овсейка Ржов, Илюшка-говядарь и Ерема-сыромятник. Список жалоб на Шереметева подали они мне как полагается, в письменной форме. Оказывается, составили они его давно и собирались отправляться с ним в Москву, ну а коль прибыл представитель Опекунского совета, совсем хорошо, никуда ехать не надо.