Керенский очнулся, слова лицемерной поддержки сами собой вырвались у него изо рта.

— Не надо так драматизировать ситуацию. Революция победила, но для вас не всё ещё потеряно.

— Что вы имеете в виду, и почему вы, ВЫ говорите мне такие слова. Что не потеряно, ничего не осталось, один пепел.

— А я не тот человек, за которого себя выдаю. Я совершенно другой человек и вы даже не представляете насколько. Я совершенно не тот человек, о котором вы слышали и которого знали издалека.

— Вы лжёте!

— Не отрицаю, но даже в море лжи всегда найдётся небольшая песчинка правды. Я не хочу вас разочаровывать. Напишите список ваших соратников, кто заключён в тюрьме, и я всех выпущу, в том числе и вас.

— Я вам не верю! Они все погибнут! Вы их расстреляете!

— Нет, для этого мне не нужен от вас их список, я и легко это узнаю от своих тюремщиков. Мне список нужен для того, чтобы максимально быстро всех освободить. Грядущие события не оставят ни мне, ни вам, никакого шанса для осуществления этого действия, если я его захочу совершить позже.

Дубровин заколебался и внимательно посмотрел на Керенского, с усмешкой наблюдающего за ним. Внезапно решившись, он согласился и стать писать список. Как только документ был готов, Алекс вызвал надзирателя и распорядился выпустить Дубровина, а также освободить всех остальных, указанных в списке. Это изрядно удивило Дубровина.

Уже уходя, он обернулся и спросил.

— И вы нечего не потребуете взамен?

— Собирайтесь с силами, консолидируйтесь, и я приду к вам. Вы тогда поймёте, зачем, а сейчас, всего вам хорошего и до свидания! Доброго дня! — снова цинично улыбнулся Керенский, не выходя из созданного образа. А когда Дубровин вышел из допросной комнаты, грустно и громко рассмеялся, вспомнив его недоумённый взгляд.

***

В это самое время в Таврическом дворце проходило очередное заседание Совета солдатских и рабочих депутатов. Загаженный донельзя, зал Государственной думы морально стонал разбитыми креслами, порванными напольными коврами и стенами, об которые матросы тушили окурки своих папирос.

Очередной выступающий, вскочив на стол, вёл жаркую полемику с кем-то из зала, абсолютно не стесняясь того, что стоит на столе, а не на полу. Вдруг откуда-то со стороны послышались крики: «Церетели! Церетели!»

Весь зал всколыхнулся, и толпа собравшихся, многие из которых и не знали кто такой собственно этот Церетели, стала бурно приветствовать аплодисментами вошедшего в зал меньшевика. «Браво! Браво!» — послышались крики с галёрки, и Церетели, заняв место на столе, вместо предыдущего оратора, начал очередную пламенную речь, рассказывая, как в Красноярске происходил революционный переворот.