– Но некоторые места оказывались немножко неожиданны, – усмехнулась я. – Кое для кого.

– О, да.

Павел Андреевич родился как раз в годы очередной моды на Павла Первого, в чью честь он и был назван.

«Мое имя прежде всего говорит о должествовании уповать на Апостола», – двенадцатилетним бросил он кому-то из особо восторженных взрослых, выслушав очередной поток красноречия.

Император Павел обожал Екатерину Великую. Обожал век, в котором без русского разрешения «ни одна пушка по всей Европе стрельнуть не смела», век, где Интеллект (говоря языком классицистических аллегорий) подпирал Трон, а не лил колоколов63.

Сначала с юным Цесаревичем еще пытались спорить. Напоминали о своеволии гвардии, о нестабильности престолонаследования.

«Бывали огрехи, нужды нет, – возразил как-то раз он. – Но различье между прекрасным XVIII веком и низменным XIX столетьем в том, что у нас могла иной раз законная жена и урожденная принцесса отстранить бесталанного мужа от дел, но зато такого никак не мог сотворить случайно проходивший мимо свинопас».

Он, по всему судя, был остер на язык, Государь Павел Андреевич… Ник его язвительности не унаследовал.

Но Павел Андреевич «раченьем своим показывал», что ХХ век может стать новым XVIII-м. И немало в том преуспел.

При нем снова полюбили петь «Славься, нежная к нам мать!» Любим это и мы, любим и поем.

– Стало быть, ты никоим образом не проезжал под Триумфальной аркой, – улыбнулась я. – А как проходил твой маршрут по Парижу?

– Он начался от Сен-Дени, – Миша вдруг ощутимо потерял интерес к Парижу. – Кстати, спасибо тебе за книгу. Она все-таки пригодилась. Я ее занес в Дзёмги в городскую библиотеку. Поскольку книга была с автографом, то библиотечные дамы тут же ее с удовольствием поставили на полку с обновлениями. Они заказали дюжину экземпляров, но еще их не получили.

– Прости… Я что-то тебя не поняла. Что значит – книга все-таки пригодилась?

– Так девочка-то умерла, – ответил Миша со странно безразличной интонацией. – Я немного не успел.

Позабыв о том, что папироски показались мне крепкими, я невольно потянулась к холодно поблескивающему золотом крышки Мишиному портсигару64, брошенному владельцем на пенек. Внутри обнаружилось три тщательно набитых только что штуки, и одну из них я присвоила.

– Ее звали Варей. Варварой. Но когда я просил у тебя автограф, я еще этого не знал.

Не расспрашивать, повторила мысленно я. Ни в коем случае не расспрашивать. Ни о чем. Он хочет рассказать – иначе б ни вытащил меня в парк, когда его что-то столь очевидно гнетет. Хочет, но еще не известно, сможет ли. В любом случае не надо мешать.