— Это что же: живые люди — загнивший член? — Мишка в упор уставился на монаха. — Старик на костре славу богам и предкам пел. Живьем горел, а пел! И в толпе подхватили! Их тоже «отсечь»?
— Происки врага рода человеческого! Неистощим он на способы смущения умов…
— Значит, цель все-таки оправдывает средства, отче. Не опроверг ты этот тезис. Нечем его опровергнуть.
— Да нет же! Пойми ты… — в голосе монаха послышалось страдание.
— Да понял уже, отче. Харальд перекреститься толком не умел, но насаждал христианство, и ему простилось все.
— Не простилось! Пред Высшим Судией он за все ответ держал.
— Это еще хуже, — Мишка чуть не проговорился, что навидался такого в прошлой жизни предостаточно. — Сделал для нас грязную работу? Ну и пошел вон, мы тебя не знаем.
— Не смей так говорить! И думать так не смей! Да, он исполнял приказ, но творить зверства ему никто не приказывал!
Отец Михаил заметно разволновался, на щеках выступил нездоровый румянец, одной рукой он, сам того не замечая, комкал край одеяла. Следовало бы, наверно, его поберечь, но Мишка уже завелся и был безжалостен.
— Однако плодами этих зверств воспользовались. И пользуемся до сих пор. Или те, кто приказывал, не знали, во что это выльется? Знали. Ты сам сказал, что люди были специально подобраны необузданные. Знаешь, отче, есть в землях германцев такой город Нюрнберг. Так вот, там был суд. Судили злодеев, проливших реки крови, творивших страшные зверства. А они оправдывались тем, что, мол, выполняли приказ. И суд решил: выполнение преступного приказа есть преступление, так же как и отдание такого приказа. Казнили всех: и тех, кто приказывал, и тех, кто исполнял.
— Мудро приговорили.
— Значит, за дела Харальда должен был нести ответ Ярослав Мудрый. И святые отцы, которые те деяния благословили.
— Значит, вы должны уйти из Ратного и вернуть эти земли язычникам!