Вернулась Макошь к себе и, вопреки совету Ильмаринена, все-таки сотворила себе мужа по своему разумению. Красавец получился писаный: станом могуч, но строен, ликом красив и светел, нравом легок и весел. Любил жену беспредельно, любые желания ее исполнял, лелеял и угождал всячески. Вроде бы все хорошо, но чего-то Макоши не хватало, сама понять не могла, чего именно.

Увидал как-то Макошина мужа отец ее Перун и спрашивает:

– Это кто ж такой дочку мою в жены взял, не посватавшись? Откуда пришел, как звать?

Растерялся Макошин муж, заробел при виде Перуна грозного, молчит – не знает, что отвечать. Сама Макошь отцу вместо него ответила:

– Это муж мой, зову я его Ладо, ниоткуда он не приходил – сама я его сотворила.

– А чего ж он такой робкий? – удивился Перун. – Разве ж может такой мужем богини быть? А если тебя обидеть кто захочет?

– От обидчиков я и сама защититься могу! – отвечает Макошь. – А Ладо мне другим любезен – без изъянов он: не грубит, ни с кем в драку не лезет, к хмельному не пристрастен, мне ни в чем не перечит, только всячески угождает.

Тут Перун как начнет хохотать, аж земля зашаталась.

– Так это не муж, а дитя! Ты его на свет произвела, ты себя и его защищаешь, а он тебе послушен. Только кто же за собственных детей замуж выходит? Дура ты, дочка, хоть и богиня, а через тебя и все бабы смертные дуры дурами.

Обругал Макошь и ушел, а она наконец, поняла, чего ей в муже не хватало – мужества!

Долго ли, коротко, но изловчилась как-то Макошь, добыла немного силы и ярости отцовской да влила в своего Ладо. Еще краше стал ее ненаглядный – в глазах огонь появился, силой и ловкостью молодецкой, на радость жене, во всяческих состязаниях побеждает, да и в любви плотской такую радость ей стал доставлять, о какой она раньше и не думала. Всем хорош! Стала Макошь даже подумывать, чтобы показать своего Ладо Ильмаринену – пусть убедится старый в своей ошибке. Но недолго она радовалась, стала замечать, что Ладо ее больно уж лихим глазом на служанок поглядывает, а потом и на месте преступления застала. Ох, и взыграла у нее кровь! От нее, от благодетельницы, которой всем и даже самим существованием своим, обязан – к какой-то служанке! Единым махом девку в мокрицу оборотила, хотела было и Ладо своего в распыл пустить, да больно уж жалостно он прощения просил, каялся, клялся, что больше ни-ни… Пожалела, одним словом. Какое-то время все по-прежнему шло, а потом опять попался Ладо на блудодействе. И снова простила его Макошь. Но на третий раз не стерпела – оборотила его в петуха.

С тех пор все петухи такие и есть. Собой хороши: вид гордый, осанистый, красавцы – гребень алый, перья в хвосте переливчатые, до любви ярые – кур топчут всех подряд и прозванья не спрашивают. Но горласты, драчливы, а если коршун налетит, сами первыми в курятник и улепетывают.