Светлый фон

Аристарх в себя так и не пришел, но в бреду все время Корнея поминает и почему-то Мишаню. Но поминает как-то странно, так, что даже Настена, которая возле него хлопотала, всполошилась и нарочно присылала среди ночи за воеводой мальчонку. Что староста Корнея зовет все время, как раз понятно: они всё-таки с детства не разлей вода, но вот что он сказать хочет, никто так и не догадался.

То говорит, что боярин едет, и успеть надо, а то убьют его, мол, дело уже решенное, то ругается и наказывает: поперед всего боярича сберегите, это за ним приходили. Потому Корней и ярится – никак не поймёт, о чем это старый друг даже из беспамятства пытается его предупредить.

Анне от таких пророчеств чуть не поплохело: Аристарх зря не скажет даже в бреду, видно, знает что-то.

«Боярича сберегите… За Мишаней шли! Господи, хоть бы Аристарх очнулся да объяснил, чего и кого остерегаться!

«Боярича сберегите… За Мишаней шли! Господи, хоть бы Аристарх очнулся да объяснил, чего и кого остерегаться!

Спаси и сохрани, Царица Небесная, отвела беду – далеко Мишаня, не достать его. Побыстрее бы вернулся – выжечь ту заразу. Чтобы даже помыслить не смели моего сына тронуть!»

Спаси и сохрани, Царица Небесная, отвела беду – далеко Мишаня, не достать его. Побыстрее бы вернулся – выжечь ту заразу. Чтобы даже помыслить не смели моего сына тронуть!»

И Нинея ничем не помогла: сказала, староста жить будет, но пока он в себя не пришёл, она ничего сделать не может – не выяснить у беспамятного. Похоже, волхва встревожилась не меньше Корнея, хотя про Мишаню вроде бы успокоила. Твердо сказала: с ним как раз все хорошо, князем он обласкан и домой вернётся с каким-то важным известием.

 

С самого утра в стороне от Ратного, там, где еще весной для учения отроков построили потешную усадьбу, готовился к пытошным трудам Бурей – туда к нему холопов и сгоняли. Легкой смерти им не дадут.

Накануне Нинея сказала: вначале, что надобно, она и без Бурея сама вызнает, заодно укажет виновных, тех, на ком кровь. Кажется, бунтовщики были уверены, что лучше уж им к Бурею в лапы попасть. Во всяком случае, когда воевода объявил, что определять, кто в чём и насколько виноват, будет боярыня Гредислава Всеславна, над Ратным взвился такой вопль! Бывалые мужи выли от ужаса, а кто послабее духом, те и вовсе визжали и под себя гадили – куда там свиньям под ножом. Видать, знают про волхву что-то такое, что в Ратном либо не слышали вовсе, либо постарались забыть: село христианское, что им Велесова волхва!

Но всё равно, когда Нинея проходила мимо связанных холопов, выстроенных между тыном и рекой и окружённых конниками, ратнинцы своих баб с детишками по усадьбам разогнали – от беды подальше. Волхва же шла не спеша, внимательно всматривалась в лица, губы её порой шевелились – то ли тихо спрашивала что-то, то ли заклятье какое накладывала. Ни один не посмел от неё взгляд спрятать. Тех, на кого она указывала, хватали и волокли в сторону, чтобы потом отогнать к Бурею. Двум или трём бабам сказала что-то, будто укорила – и тоже велела к Бурею тащить. Мимо большинства же прошла ровным шагом, не останавливаясь, даже не посмотрела на них, только бросила воеводе: «Этих дур – в кнуты, авось поумнеют!»