Стоявший напротив Мишки немолодой и сильно изможденный человек с желтоватым нездоровым лицом и впалыми щеками, густо заросшими начинающей седеть бородой, не спускал с него глаз, словно старался прочесть на Мишкином лице ответы на свои вопросы – и заданные, и не заданные. Ратников понимал, что Даниле сейчас труднее, чем ему: ни опыта в таких переговорах, ни привычки брать всё на себя, но вот пришлось. И деваться некуда, ибо сам обратился к соседу за помощью, когда отправил в Ратное сына и послал Медведя на переговоры.
А главное, теперь у него нет Журавля, который все эти годы был для него и спиной, и опорой, и единственным другом, и старшим товарищем, и связью с ТЕМ миром. Ещё и эту потерю придется Даниле пережить, прямо сейчас, не позволяя собственным эмоциям взять верх. Во всяком случае, пока все непонятки с соседями не разгребли. Неудивительно, что боярин, встречавший гостей в дверях, едва поздоровавшись, первый вопрос задал о старшем товарище.
– Когда уезжали, ещё жив был. Он и велел к тебе ехать, нам и бояричу Михаилу, – хмуро доложил Валуй. – Ранен он тяжко, диво, что до утра дожил. Не знаем, довезут ли его сюда… Грым сани велел запрягать, сам за ним поедет…
Валуй помолчал и бухнул, словно отрезал:
– Не жить боярину – он сам так решил. И меч свой бояричу Лисовину велел отдать – для сына…
– Меч? – Данила сжал кулаки, пытаясь не дать волю чувствам, и только тут взглянул на Мишку.
– Ты с ним говорил?
– Да, – сотник шагнул вперед и положил руку на меч Журавля, который висел у него на поясе, – вторым, возле его собственного. – Сказал я ему о нашем договоре, и он мне поверил.