– В самом деле, нехороший пример для прочих получился – что против Спарты можно восстать и добиться свободы, – согласился и я, – Опасный прецедент…

– Да, как раз после этого резко участились и начали особенно свирепствовать криптии, – кивнула Хития, – До этого они были просто тренировкой молодых спартанцев в искусстве разведчика и следопыта, а после стали важной мерой устрашения для илотов.

– Ну так и зачем было до этого доводить? – поинтересовался Хренио, – Надо было просто довести подавление бунта до конца.

– Я слыхал, что спартанцы сперва так и хотели сделать и уже почти разделались с ними – там уже больше женщин с детьми оставалось, чем боеспособных мужчин, так что спартанцам уже только и требовалось, что последних бежавших с поля боя переловить и добить, – сообшил Велтур, – А передумали, вроде бы, из-за того, что испугались гнева богов – странно это, конечно, но подробнее я не знаю, в чём там было дело.

– В святилище Посейдона на вершине горы, – объяснила спартанка, – Бежавшие укрылись в нём и возле него, и спартиаты не решились прогневить бога нарушением священного права убежища. Перед этим бунтом илотов были обманом убиты беглые, укрывшиеся в другом его святилище на Тенаре и поверившие обещанию пощадить их, и как раз вскоре после этого произошло то землетрясение, почти разрушившее Спарту. Как было не связать его с гневом Посейдона? Вот поэтому только и не решились уничтожить последних илотов на Итоме. Запросили герусию, что с ними делать, и в герусии решили, что пусть уходят из страны, куда хотят. Афиняне предложили им поселиться на севере Пелопоннеса, в недавно отвоёванном ими у локров Навпакте, и они все ушли туда…

– В общем, нам такого спартанского счастья и даром не надо, – резюмировал я, – есть у нас крестьяне-ополченцы, которые и землю обрабатывают, и служат в обычном войске, есть наёмники для таких операций, которые требуют особого воинского умения, и есть рабы для прислуживания и для тех работ, которых не станет по доброй воле делать свободный. Рабов у нас, хвала богам, немного, а механизация и нужду в них снизит, и труд им облегчит. Непокорных или нерадивых будем римлянам продавать, послушных и усердных – освобождать, и пусть остальные видят, что послушанием и усердной слкжбой можно добиться свободы вернее и надёжнее, чем побегом или бунтом. Да, кстати! Амбон, поди-ка сюда! – подозвал я слугу, – Ты ведь давненько уже служишь мне, и служишь хорошо. Как ты считаешь, достоин ты свободы?

– Тебе виднее, господин. Но служится мне у тебя неплохо…

– А кто тебя гонит взашей? Захочешь – останешься вольнонаёмным. Так как?