— Чистоплюй вы, поручик, — прошипел штабс-капитан, слизывая с губы капусту.

— Я начальник огнеметной команды, а поручиком пожалован за взятие Кременчуга.

Штабс нешуточно удивился, и хитрец справа от него тихонько выкатил из капитанской миски картофелину. Штабс то ли правда не заметил, то ли внимания не обратил, качая головой:

— Пулеметен-штрассе? Наслышан, да-с… А на вид, простите, тюфяк тюфяком… Что же, вы доказали право мне советовать. Скажите честно, это вы засмеялись там, во дворе тюрьмы?

— Нет. Но я засмеявшегося понимаю. Плакать бессмысленно, а молчать сердце не выдерживает.

Штабс-капитан пережевал и эту мысль, закусив еще одним листом капусты. Проговорил тихо:

— Как по мне, так беречь конвойных — глупое фарисейство. Нас в любом случае убьют, если поймают. Уж лучше с оружием, хоть будет из чего застрелиться.

Вениамин подумал и прошептал:

— Две наши винтовки против сорока-пятидесяти стволов любой сельской самообороны? Не выстоять, сие фантазия господина Уэллса… Предлагаю через неделю-две показательно раскаяться, пасть на колени, да и завербоваться в эту их мехколонну хоть уборщиками. Они движутся на юг, я видел большую карту перед главным вагончиком. Так пусть же сами доставят нас на берег Азовского моря, да еще и кормят всю дорогу. А там уже и до Крыма недалеко, и контрабандисты на любом берегу были, есть, и вовеки пребудут. Ну, как вам такой план?

Штабс-капитан долго жевал, скреб ложкой по миске. Потом все же отозвался:

— Своими руками строить большевикам путь наступления на Крым?

— После того, как я своими руками строил для всей России путь в ад? Чего мне стесняться — теперь?

Капитан промолчал.

* * *

Молча начальник поднял складные флажки в обеих руках — и работники мехколонны разошлись по номерам, написанным палкой на земле возле рабочих мест. Встали в точном соответствии с цифрами, накрашенными все той же жирной черной краской на спинах жилетов. У «кадровых» жилеты оранжевые — даже изрядно замызганные, они видны далеко. У «подотчетных» жилеты серые парусиновые, сходные лишь написанными в один и тот же трафарет черными блестящими цифрами.

Начальник со щелчком сложил флажки, и тут Венька понял: это же большие веера, в которых легонькая ткань, взаправдашний шелк, натянута на стальные линейки.

Работники послушно сошли с нацарапанных на земле номеров и собрались в строй.

Еще раз: веера развернуты — люди по местам. Веера сложены — от работ отойти. Черный веер от себя — Венька и штабс, а точнее, номера «Девять» и «Семь», берут просверленный в нужных местах брус и выравнивают его по меткам на разложенных перед этим досках. Черный веер вниз — номер «два» забивает в отверстия дубовые нагеля, скрепляя набор брусьев и досок в деревянную ферму, стянутую круглыми металлическими тяжами-стойками. Вениамин, как мостовой инженер, знает, что ферма параллельнопоясная с крестовыми связями, так называемая «ферма Гау-Журавского», придуманная русским инженером Николаевской железной дороги еще при родителе свергнутого царя… Но Венька свою образованность не показывает. Мало ли, куда большевики загонят ценного спеца.