Пилот покачал головой отрицательно, с откровенным удовольствием заглотил еще стаканчик грога, утер губы. Нет, это всего лишь берег Балтики, между поляками и финнами.

А «LitBeL», а «Донецкая Шахтерская Республика», это что?

А вот этого, синьоры, я и сам не знаю. Все-таки нас учили европейской географии.

Пассажиры оживленно заспорили на калабрийском диалекте, рисуя в воображении картины мехово-кожаных варваров, расхаживающих по золоту Версаля, и предвкушая кинохронику, и снимки в газетах. Пилот пересекался на авиазаводах Милана с русскими инженерами, и знал от них о России намного больше. Но встревать поленился, лишь тихонько посмеивался, не мешая диктору. Из динамика лилась повесть, как обиженные французы спрашивали немцев: куда вы-то лезете в победители? На что представитель германских социалистов огрызался: вы сражались против армии кайзера Вильгельма? Прекрасно, и я тоже.

Но самый яркий фурор в Париже произвел, конечно же, Махно.

У подножия Эйфелевой башни

У подножия Эйфелевой башни

Махно появился в Париже довольно поздно: конференцию-то начали собирать еще в прошлом, одна тысяча девятьсот восемнадцатом году.

Всего через месяц от перемирия американский президент Вудро Вильсон взошел на борт парохода и прибыл в Европу еще перед Новым Годом, тринадцатого декабря — в день, когда Зимний Поход разворотил Херсон и Каховку, за неделю до Солнцеворота.

На заснеженных полях Украины визжали кони, скрежетали друг по дружке сабли, хлопали в упор наганы и стрекотали «швейные машинки смерти», выдуманные американцем Хайрамом Максимом.

Сбежавшиеся в Париж беженцы наслаждались небывало теплой зимой: на Елисейских полях даже в январе зеленела трава.

По ту сторону Пролива, в туманном Лондоне, Эдди Марш, бессменый и лучший секретарь Уинстона Черчилля, паковал в бесчисленные папки всевозможные сведения, которые могут понадобиться патрону в Париже.

Американец Вудро Вильсон пожинал огромный урожай восхищения и оваций: что ни говори, а ситуацию на фронте переломила именно американская армия. Так что, пока к Парижской Конференции готовились прочие государства, Вудро Вильсон посещал Францию, Италию, Англию — повсюду встречали его радостно, цветами.

Настоящую же политику Америки в значительной степени направлял тогда полковник Хауз. Джентльмен с американского юга, ни дня не служивший в армии, награжденный званием полковника из уважения к честно заработанным сахарно-хлопковым миллионам, но более всего — к умным советам, продвинувшим Джеймса Хогга в губернаторы огромного Техаса. Из той избирательной битвы, кроме звания полковника, Хауз вынес еще и твердое убеждение: «Лишь двое-трое в Сенате и двое или трое в Палате представителей вместе с президентом действительно правят страной. Все остальные — только подставные фигуры… Поэтому я не стремился к официальным постам и не старался ораторствовать».