Я погасил карту и вынул знаменитое черное зеркальце.

* * *

Знаменитое черное зеркальце отобразило пропуск со всеми необходимыми подписями, печатями и секретными отметками. Красноармеец вытянулся, щелкнул каблуками, отошел в дежурку, пока товарищи по наряду раскрывали сетчатые ворота.

Дежурный вписал в большую шнурованную книгу время, марку машины — легковой «АМО» сейчас отгоняли на стоянку, где водитель мог либо сидеть за рулем, либо перейти в домик ожидания.

Затем дежурный вписал имя посетителя, номер пропуска — он и так знал Корабельщика в лицо, на полигон тот наезжал часто, но порядок есть порядок. После всего дежурный, злорадно усмехнувшись, поднял трубку безномерного телефона, прямого провода караулки:

— Степаныч, не спи, замерзнешь. Июнь месяц, мороз и метель.

— Тарщ комроты, мне после ночного сон по уставу положен — четыре часа!

— Куй тебе в карман положен и солью присыпан, Корабельщик на территории. Как думаешь, будет цирк?

Степаныч глухо заржал из динамика:

— Обязательно, там же бронесарай Дыренкова выкатили. Наверняка, потому и приехал. Я побежал!

— Расскажешь потом, — сказал дежурный в замолчавшую трубку.

Степаныч со всех ног бросился на огневую номер четыре, про себя удивляясь, что Корабельщик не шарился по громадной территории вслепую, а сразу и быстро явился именно в центр начинающегося скандала. Впрочем, о всеведении наркома ходили самые разные слухи; Степаныч, как материалист и большевик, в мистику не верил. Стуканули Корабельщику, ясно даже и ежу. Вон, вчера Иван Кузьмич выпил рюмку чистого, накатал телегу, и загромыхала она по кишкам наркомата. И какая-то старательная девочка из «бывших», выученная на Лубянке, живо переслала куда положено копию. Понятно, что нарком явился лично: порученца или там адьютанта могут и не впустить. Полигон все же. А наркома куда-нибудь не впусти, живо уедешь кладовые Родины охранять на гостеприимный солнечный Таймыр. Особенно Корабельщика, у которого всегда все бумаги в порядке…

Вот Степаныч и прибежал. Огневая номер четыре — громадная подкова насыпанного вала-пулеуловителя, длиной метров сто. Вдоль боковой линии флажки через полсотни метров, пять интервалов. На открытой стороне подковы навес для стрелковой работы, а перед навесом группка мужчин в военном зеленом, в гражданском коричневом и черном, и сам изобретатель в блестящем кожаном плаще, горячится, размахивает руками:

— Прогрессивная конструкция! Несущий корпус! Все на сварке, не на дедовских заклепках! Для защиты с воздуха предусмотрена турель! Вот, за башней!

Николай Дыренков махнул рукой и все послушно повернули головы. Под солнцем жарился серый броневик — большой, как автобус, на трех осях, с вытянутым капотом и подбашенным горбом.