А ведь сегодня распоследние негры в Гарлеме знают: какой же ты попаданец без ноутбука?

Дальше понятно: строили мы, строили, и, наконец, построили!

Абдулла, паджигай!

Конечно, недовольных много. Тут уже, понимаешь, губу раскатали – как пойдут сейчас наши космические корабли бороздить просторы Большого Театра… Уже и театр гипсовыми амурами облепили, уже и в буфете перед началом выпили, уже и места все позаняли согласно купленным билетам.

Осталась ерунда ерундовая, мелочь мелкая – сами корабли.

А ручки-то вот они…

Попаданство – удел безруких.

* * *

– … Безрукий танцует, безногий поет. Один лишь убитый на бой не идет!

За мысом повернули к югу. Потянул ветер – не так, чтобы крепкий, но весла убрать позволил. Подняли красный шерстяной парус, подаренный осенью за усмирение врагов конунга в Хроллауге. Подняли, вынесли нижние углы паруса на реях как можно шире, намотали звенящие канаты на утки – выдохнули.

Руна Эйваз означает реку, либо верховую езду, либо хождение под парусом. И требует простого: доверия к мощной чужой силе, с которой ты попутчик на краткое время.

Люди Гуннара Гуннлауга умели доверять морю, да и кормщик стоял на рулевом весле не первый год. Под парусом бежалось легко, и сам Гуннар Змеиный Язык, Гуннар Плохой Скальд сейчас перебирал слова для собственного удовольствия, не заботясь о ритме, дыхании да спинах гребцов.

– Может, иначе? – бормотал скальд в густую русую бороду. – Скажем, так: немой в силах драться, безрукий – пасти… Лишь только убитый в бою бесполезен…

Повертел в руках навощенную табличку, вздохнул:

– Не то. Все не то, не звучит.

– Парус! – крикнул с носа мальчишка Олав, сын Харальда-кормщика. Первый поход, и только-только вышли на просторы Лебединой Дороги. Конечно, мальчишка переселился на нос, там же место героев!

Да и глаза молодые, острые. Вот – углядел.

– Парус направо… С моря идет навстречу нам! Низко сидит, щиты воду режут. Груженый, верно!

Кормщик поглядел на вождя из-под седых бровей; Гуннлауг молча прикрыл веки. Никаких приказов не требовалось, каждый и так знал, что делать. Кто потянул канаты, присобирая не успевший промокнуть парус, кто достал из-под палубы смазаное оружие. Кормщик почти незаметно для неопытного взгляда налег на правило – и "длинный корабль" повернул мористее, чуть вправо, поближе к пузатому кнорру… Тоже, кстати, под багрово-белым парусом северных земель.

Из рук в руки поплыли мечи, шлемы, кольчуги. Вот уже Гейр с Ульвом развернули кожаные саадаки, вынули драгоценные луки: степные, дважды выгнутые, четырежды клееные. Вот люди освободили место у мачты, и вот стрелки, изо всех сил налегая на плечи луков, поставили на каждый тетиву крученую, вощеную, в новом храме освященную. Глядя на крестящихся стрелков, молитвы забормотали все прочие. Сперва Молодому Христу – ведь все они честно приняли белую веру, как велел еще прадедам конунг Олав Харалдсон, прозванный за то Святым. После капнули крови Старым – кто Тюру-мечнику, кто Тору-воину, кто Ульву-стрелку, а кто и самому Одноглазому. Больше богов – больше защита!