Мне не доверяет это дело, боится. Я когда из беспамятства вышел, да к Агафону приставили, так чуть не все подряд собирал да жрал, а не как все люди. И как только выжил? И сейчас собираю, но уже украдкой, а то на меня и без того косятся.

А чего? Сам не понимаю иногда, чего. Кажется иногда, что внутрях сидит кто-то более взрослый и умный, он-то и подсказывает. Как с грибами. Я о том помалкиваю, а то и вовсе в нечистики запишут. Даже на исповеди помалкиваю.

К полудню распогодилось и совсем захорошело. С некоторой опаской ждал появления Федула с компанией, но наверное, они нашли себе более интересные занятия. Ну или что вернее, родители им нашли. По такой погоде если по хозяйству заняться нечем, так хоть грибов из леса принести можно.

Пощупав ногой воду, приятно порадовался — на мелководье она совсем тёплая, можно будет и поглубже зайти. А может, понырять?

— Сань, давай-ка костёр разводи, — Командую приятелем, раздеваясь, — я поныряю за ракушками.

— Агась! — Обрадованный Чиж побежал к лесу за сушняком, а я начал нырять в холодной воде, выкидывая перловиц на берег.

— Ах! — Выскочив ненадолго на берег, пляшу голышом, пытаясь согреться.

— Давай к костру!

— Не, — Мотаю головой, — чичас ещё поныряю.

— Богато, — Одобрил Агафон собранную у костра кучу раковин, присаживаясь на брёвнышко, — не простынешь-то?

— Нормально, чичас отойду!

Отогревшись голышом у высокого костра, натягиваю пахнущую дымом одёжку. Тепло… Ракушек понапечём, дед Агафон грибов вон притащил. Жить можно!

Я попервой тётке таскал — то грибы, то рыбёшку и раков. А потом шалишь! Неласковая она, тётка-то. Взять-то возьмёт, но губы куриной гузкой сложит, и язвит потом, что я на пастбище чёрт те чем занимаюсь! Ладно бы язвила только, привык уже. Так она ложку каши лишней не положит. Ну и всё, сам ем. Что наловил и надёргал, всё съедаю, хучь даже пузо потом болит!

А не влезает, так лучше Саньке отдам, для бабки. Летом, значит, я ей гостинцы передаю, и значит, зимой незазорно будет столоваться иногда. Я так мыслю.

К вечеру снова похолодало, как бы не сильней, чем поутру.

— Чёй-то слишком холодно, — Зябко кутаясь в многократно чиненный армяк[5] не по росту, обронил Санька, — я чай, озимые помёрзнут.

— Угу, — Отозвался я, настроение ещё больше упало. Холода встали рано, а старики, как один, пророчат нехорошую зиму.