…

Соловки мы покинули лишь утром третьего августа и за четыре дня достигли Рыбачьего. Пока три наших судна огибали полуостров, я картографировал с бойцами местность. Разметили на карте места для портовых сооружений и складов. Кроме того, я прикинул, где будем ставить артиллерию: желающие поживиться могу появиться довольно быстро, потому как сей порт будет перевалочным для массы грузов, в том числе и для добытого в Финляндии золота, как и серебра из Конгсберга.

Девятого августа, ближе к полудню мы закончили все дела и отплыли. На следующий день, когда мы миновали Нордкап, я понял что ошибся с выбором парусного вооружения. Умеренный ветер, порой переходивший в свежий дул строго по курсу, что для гафельного вооружения далеко не лучший вариант – вместо девяти-десяти узлов мы едва делали шесть семь, что было чертовски обидно. Чтобы идти под оптимальным курсовым углом, придется взять курс в открытый океан.

Прикинул расстояние до острова Ян-Майен. Интересно получается! Если мы сейчас возьмем курс на него, то потом прибудем в район Шетландских островов даже чуть раньше. Чтож, неплохой вариант, тем более что ветер усиливается, и выигрыш во времени обещает быть ещё больше. В свое время, когда мы испытывали ходовые качества на различных курсах, я для себя отметил, что при крепком ветре наше парусное вооружение позволят развивать скорость больше двенадцати узлов, но лишь при курсовых углах от ста двадцати до ста шестидесяти градусов.

В навигации мои ребята пока не сильны, но высота вулкана Беренберг позволяет его увидеть с расстояния более ста шестидесяти километров, так что мимо острова мы не промахнемся. В ином бы случае я не стал бы рисковать. Приняв решение идти к Ян-Майену, я вышел на палубу и велел дать сигнал другим судам об изменении курса.

Через четыре дня, ранним утром, на горизонте, чуть в стороне от нашего курса, показалась верхушка конуса вулкана Беренберг. Что примечательно первым увидел его не кто иной, как Френсис Дрейк, так что называться он в этой истории будет Дрейковой горой. Френсис сходу предложил назвать обнаруженную сушу Землей Торреса. Так что мне ничего не оставалось, как ответить любезностью на любезность. Ближе к обеду мы подошли к береговой кромке и высадились. Остаток дня потратим на беглый осмотр и установку памятного знака, а завтра по утру отправимся в путь…

…

В устье Шельды мы вошли двадцать четвертого августа и на следующий день причалили в Антверпене. По прибытию, я сначала навестил Шарля де Леклюза, дабы пригласить его в Россию. На вопросы по поводу "Государева зимнего сада" ответил уклончиво, дескать, мое дело обеспечить стекло и чугун для оного "чуда света", а непосредственно строительством занят дьяк Московского Монетного Двора, Иван Васильевич Кожемякин, некогда работавший одним из моих мастеров, но благодаря своему усердию и уму сделавший головокружительную карьеру при дворе Русского Царя. Тут будущий "отец микологии" изрядно оживился и спросил, я могу его представить сему вельможе.