Вторая мысль состоит в том, чтобы понять: где в принципе можно найти деньги, чтобы покрыть убытки? Тут открываются две возможности: злодей Роджер застрахован от профессиональных ошибок (E&O – errors and omissions insurance) всего на 500 тысяч. Настоящий негодяй! Все люди на миллион страхуются, а этот на 500 тысяч. Где такое видано вообще? Но есть ещё собственный агент, застрахованный на пять миллионов. Лох он и есть лох. Кто нормальный на такие суммы страхуется? Было бы у него тоже 500 тысяч страховки, так с него и взятки гладки, а так – целое состояние.

Если бы Роджер был застрахован на миллион (что действительно общепринятая норма), то наша компания, взяв меня в свидетели его злонамеренных действий, получила бы с него этот миллион и вышла бы сухой из воды, несмотря на собственный прокол. Но за Роджером было недостаточно денег. Тогда логика корпоративного Risk Managements постановила: надо постараться взять деньги и со страховки Роджера, и с моей. Да, это неприлично, да, наш агент не виноват, но деньги есть деньги, nothing personal, strictly business.

Оставалось доказать, что я допустил оплошность, несмотря на то, что мне дважды было сказано службой поддержки, что я могу спокойно страховать этот бизнес. А кому доказать? Да себе самим и ещё той страховой компании, которая меня от ошибок страхует. Со вторым пунктом могут, конечно, возникнуть осложнения. Но даже если вины моей никто не докажет, то скорее всего мой страховщик пойдет на мировое соглашение, чтобы избежать суда, который влетает в копеечку. То есть всех убытков не покрыть, но лучше что-то, чем совсем ничего.

В итоге дело не дошло до обвинения меня в преднамеренных действиях, хотя там, где на кону миллион, чего только не придумаешь.

Начиная с ноября-декабря 2005 года, когда началась эта бодяга с пострадавшим техником, вся моя система взглядов и представлений подверглась существенному пересмотру. Если раньше я рвался в бой за правое дело защиты граждан от всевозможных неприятностей, предлагая им услуги крутой и ответственной компании, то тут мой пыл поохладел и я не столько даже логически понял, сколько внутренне почувствовал, что правым делом тут не пахнет. А пахнет совершенно другим.

Настроение у меня упало, руки опустились. Лопнула пружина внутри, и последующие полгода (а именно столько у компании заняло внутреннее расследование и вычисление, как именно им поступить) делать мне уже ничего не хотелось. Это не значит, что я ничего не делал, но настроение было уже не то. Моё агентство с шестью сотрудниками продолжало расти, мы продолжали получать вымпелы, кубки, медальки и всяческие почетные висюльки на стену. Несколько уровней начальства надо мной стояли насмерть, выгораживая меня, взывая к здравому смыслу и совести вышестоящих слоев в управленческой пирамиде. Тоже по-своему наивные люди.