Почти три часа.

Выхожу к дедушке.

– Состояние крайне тяжелое. Практически терминальное. Сами видите: что можем – делаем. Сейчас попробуем отвезти в больницу, но предупреждаю – шансы минимальные.

– Да. Я все понимаю. Но… надеюсь.

«Валентиныч, похоже, кранты!» – голос Лехи отрывает от разговора.

– Что, остановка?

– Нет, комплексы «расползаются».

Да, это совсем беда. Сердце изношено, там просто нечему сокращаться. Вроде, и реакция на стимул есть, но уже вялая.

– Адреналин!

– Сергей Валентинович, адреналин заканчивается. Две ампулы осталось.

Это Света. Начинаю звонить в диспетчерскую – пришлите бригаду с адреналином! Отвечают, что все бригады на вызовах. Звоню своему диспетчеру – обещает что-то придумать. «Господи, помилуй!» 40 раз.

Кстати, кислород в маленьких баллонах тоже заканчивается.

– Ребят. Выносим на щите. Макс, Света – забирайте максимальное количество ненужного барахла. Света, ты остаешься внизу с каталкой, а Макс со щитом – наверх. И их водителя бери.

Еще раз объясняю дедушке весь расклад. Плачет. Ребята отодвигают двуспальную кровать, аккуратно подсовывают щит под больную. 160 кг+ аппаратура. Нас шестеро. На мониторе – сердце «ползет». С трудом поднимаем. Дедушка подходит и целует любимую.

О, чудо! Из остекленевшего глаза выкатывается слеза.

Аккуратно спускаем вниз. А вот и коллеги с адреналином подоспели. Колем еще, засовываем в машину, подключаем приборы…

– Макс, гони!

В Первую Градскую мы приехали все за те же сакральные пять минут. Быстрее не получится – на Ленинском разделительный газон. Но в шоковую палату мы въехали с живой пациенткой. Девушки-кардиологи смотрели с испугом, но зав. кардиореанимацией только пожал руку.

Нет, больная не выжила. Она умерла в течение полутора часов, из которых полчаса – это были реанимационные мероприятия после последней зафиксированной активности. Коллеги тоже постарались сделать все, но не все в наших силах. Но я знаю, ради чего все это было. Ради того прощального поцелуя и той прощальной слезы[9].