Горюхин спустился в урчащую воду; соболь остался сидеть, только глаз не сводил с уходящего человека.

Горюхин подумал, что если бы ночью ошибся деревом, кусали бы его сейчас таймени под Карагаем. Кому рассказать — и не поверят. У костров на таежных ночевках шумели о своих подвигах те мужики, у которых глотки были пошире, чем у Горюхина.

...Изжога стала сильнее от воспоминания о Баязе, а хмель прошел. Горюхин понял, что не пойдет к директору Зырянову. Тот сидит за столом в кабинете, стол у него широкий, не дотянешься руку пожать.

— Юр, ты чо свою лодку, ровно девку, оглаживаешь? По делу приплыл или так не сидится — чешется?

— Меня лесничий прислал. Он в ореховую бригаду пошел на Планду-Коль, а мне с Зыряновым договориться надо насчет рабочих.

— А-а... Я-то думала, медведя накажешь, совсем обнахалился: третьего дня нашу телку задрал на Полом ручье, да жрать-то не стал, а к бому утянул и там валежиной забаррикадировал. Петька Нечунаев с Валентином Пивоваровым, с армии они демобилизовавши, ходили за ним, лабаз ставили или чо... Подранили, говорят, да где... Это ему только раз дай спуску. Коровы все в тайге на отаве. Он быстрехонько мясопоставку наладит себе.

— На Полом ручье? — быстро переспросил Горюхин.

— Ну! Аккурат под бомом он ее решил. В лопухах.

— Так!.. — сказал Горюхин. Прижал подбородок к вороту форменного лесниковского френча. Задумался... — Медведя стреляли, кровил он, когда уходил?

— Да не... Говорят, только рявкал сильно. Уходит, а сам все ревит...

— Это он мог осерчать и рявкать.. Он не любит, когда его с мяса сгонят. Нечунаев с Пивоваровым еще пойдут сидеть на лабазе?

— Валька-то, я видала, пьянехонек был с обеда, а Петька рыбачить уплыл... Мужики все кто в орехах, кто где. По тайге разбежались.

— Телку собаки не учухали? А то растащить все могут...

— Собаки путные все с мужиками ушли. Телку мы увезли. Зырянов лошадь давал. Кишки одни там и есть.

— Ага, — сказал Горюхин, — навряд ли второй раз придет. Он сытый сейчас на орехе. Так-то можно бы сходить... Времени нету у меня. Медведь большой?

— Да ведь, знаешь, глаза-то у страха по плошке... Большой, говорят, пудов восемнадцать.

— Так, — сказал Горюхин, — может, схожу, если время останется.

— Сходи уж. Кроме тебя, кого попросить? Медвежатник известный.

— Сразу если бы. А так опасно. Хуже нет, когда обозлили медведя. Он может первый напасть.

— Это конечно. Не всякий рискнет...