— Надо конкретно конкретизировать, — сказал Орочакев важным и заскрипевшим голосом. — Наша главная отрасль — животноводство. Укреплять животноводство, однако, первоочередная задача... Конкретно подходить надо. Навоз будем на подстилку пускать. Кизяк сушить..

— Вы извините, Семен Иванович, — сказал Костромин, — больно бывает видеть, когда попусту люди расходуют труд и средства. Ведь мы здесь на кладах живем. Правда. Всего нарастить бы можно на здешней земле — невпроед. А то привыкли люди одним толканом питаться...

— Миллион доходу в нашем колхозе, — сказал Орочаков. — Конкретно нужно конкретизировать... Барашка мы государству даем? Ага? Корреспонденты к нам редко едут. К тебе зачастили, однако.

Костромин непонятен был Орочакову. Временами казался он председателю кулаком. Председатель писал депеши в район красивым, писарским почерком. Наезжали инспектора из района и вышагивали по саду Костромина с землемерской рогулькой. Но сад ни одной своей веткой не выкинулся за пределы законных соток.

Орочаков известен был в области. Портреты свои он видел на маленьких и больших почетных витринах. Он славу свою любил, и когда в «Огоньке» напечатали цветные картинки, заснятые в костроминском саду, когда он увидел портрет старика на журнальной странице, председатель обиделся. Не мог он понять, почему эта слава досталась странному человеку, водомеру, который всю жизнь ковырялся у себя на заимке, плодил ребятишек.

— Надо конкретно конкретизировать, — опять сказал Орочаков самую вескую свою фразу. — Не подходит нам это дело, Михаил Афанасьевич. Яблочко шибко сладкое в твоем саду. Однако алма-атинский апорт слаще будет. Апорту нам завезли навалом...

— Взять легче у земли. Возвращать ей трудно бывает... — сказал Костромин. — Да вы не посчитайте, Семен Иванович, что это я вам в обиду. Так, к слову пришлось...

— Славу себе заработать хочешь, — строго сказал Орочаков. — Яблочком угощаешь, вот и едут корреспонденты к тебе. Напоказ себя выставляешь. Кулак ты, однако... Вразрез с политикой живешь...

— Как же насчет садика-то решим? — сказал Костромин. — Отдать я думал его колхозу. А если вы не возьмете, тогда уже лесхозу придется отдать. Зырянову. Серьезно. А кулаком меня обзываешь— это лишнее все. Серьезно. Обижался я прежде. А теперь только жалко бывает людей, да вот когда лаются по-пустому. Ложитесь. Постелено вам...

— Однако, коня посмотреть надо, — сказал Орочаков.

— Накормлен конь-то. В стайку я его завел. Овса не бывает у нас, а сено хорошее нонче!

Орочаков ушел на волю. Возвратился по-давешнему, с улыбкой.