И вепсы глухо сопротивляются: пущен слух, что при парке не пустят в лес по грибы-ягоды, не дадут ловить рыбу... А без парка? Выйдешь за Сарозеро («сар» по-вепсски еловый лес) и тошно станет: пусто, куда ни глянь, все вырублено, испакощено, на месте вепсской тайги завалы лесного хлама. Узенькая кулиса осталась — дорубиться от лесопункта Курба до Большого Озера; еще несколько лет так порубят, и не о чем станет печься: на вырубках национального парка не заложишь.

Из чего исходили, приступая к проекту национального парка «Вепсский лес»? А вот посмотрите на карту северо-запада, вот Ленинград, здесь зона экологического неблагополучия; к востоку — в Приладожье, в междуречье Волхова и Сяси, до Тихвина и дальше леса сведены. В более-менее нетронутом виде природа сохранилась на Вепсской возвышенности, в верховьях Паши, Капши, Ояти, в Тихвинском, Лодейнопольском, Подпорожском, районах Ленинградской области, Вытегорском, Вологодской... Далее — зона воздействия череповецкого металлургического комбината, от природы остались рожки да ножки, нечем дышать. Здесь единственный зеленый оазис на промышленном северо-западе, наши легкие... Если мы их спасем...

Татьяна Александровна Попова, милая, интеллигентная, ученая печальная ленинградская женщина сказала мне на прощанье: «Если бы мы с вами встретились в 91-м году, тогда все было легче, идея национального парка находила понимание, и средства находились, нас поддерживал Яблоков, а теперь…».

Я вышел на стрелку Васильевского острова... Рекламные щиты приглашали покурить «Мальборо», «Кэмел», настойчиво предлагали «Тест Вест», то есть попробуй курнуть «Веста». Мимо на дикой скорости с ревом проносились «мерседесы», «вольво», «БМВ», еще какие-то капсулы и коконы. Хотелось сказать кому-нибудь: «Перекурили, господа, и будет. Давайте о чем-нибудь задумаемся, ну, хотя бы: чем будем дышать?» Но сказать было некому.

На сходе к Неве, под парапетом удильщики забрасывали донки, ждали поклевки. Летел тополиный пух. Как прошлогодний снег.

Почему не прилетели ласточки?

Почему не прилетели ласточки?

Время таволги. Весною в Африке. Кто во что горазд. Родимый корнеплод. Любовь не картошка. Человек из ресторана. Один медведь, другой медведь. Калина вызрела.

22 июля. Чога. Селений на Руси так много, и в каждом собственный узор. Деревня есть, зовется Чога; сижу в избе, несу дозор; неомраченною душою внимаю рокоту реки, припоминаю смутно, что я, так поступил иль вопреки? Зачем свернул с большой дороги под шелест неплакучих ив? Сужу себя, ничуть не строгий, переживаю детектив: я убегал, меня ловили — повестки, женщины, года... Как пишут в прозе, волки выли, и все текла моя вода. Моя река — названье Чога; откуда корень — темнота. Укромна речка-недотрога, и нет через нее моста. Ее, как струны, звучны струи, над ней горланит воронье. Спокоен, не мечу икру я: хоть быстротечно, а мое.