Человек предполагает, а Леший (у нас на Горе) располагает.

Ничего другого не оставалось, как выразить пережитое в стихе:

Сижу в избе над тетрадкой, нанизываю слова, как грибы на лучину... Лучина, кручина, пучина, кончина... Чуть не приписал в этот ряд слово «мужчина», но «мужчина» из другого ряда, это слово женское. Как так? Почему? А очень просто: «мужчиной» тебя ни мужик, ни парень, ни отрок не обзовет, а только твоя подруга, твоя половина, представительница прекрасного пола тебя приголубит: «Мужчина». Все же странное дело: эту форму обращения по половому признаку (женщина и свою сестру «женщиной» обзовет, не дорого возьмет) в России ввели в обиход наши бабы. По-видимому, для них самое главное, определяющее в человеке не какой-нибудь социальный признак: сударыня, господин, гражданин, товарищ, — а половая, то есть сексуальная принадлежность.

Один наш высокоумный академик тут как-то обличал по «ящику» нашу русскую неотесанность, брутальность; как признак неполноценности нации проводил вот это — обращаются друг к другу: «мужчина», «женщина» — ах, как низко, грубо, нецивилизованно! ни в одной стране такого не может быть, только у русских. Ну, а ежели подойти с другой стороны, по-нашему, по-простому? Или с оглядкой на Фрейда?.. Мужчина к мужчине обращается: «Эй, малый, парень, мужик, приятель, кореш, сосед, земеля...» — и так до бесконечности. Но не «мужчина». Конечно, обозвать мужчину «мужчиной», женщину «женщиной» недостойно, не по-европейски. Но вообразите (еще лучше проследите на вашей жене), что происходит в женском чувственном аппарате при произнесении слова «мужчина», сколько оттенков вкладывается в сей звук! Принятое у нас обращение по сексуальному признаку происходит из женского комплекса, а не по ущербности нации, как трактуете Вы, господин академик. Женщина — существо непостижимое в интеллектуальных категориях (вне менталитета), что заметили мудрые задолго до нас.

Пасмурно, безветренно, тепло. По радио сказали, что Анатолий Борисович Чубайс набирает очки. Когда я вижу на экране телевизора Чубайса, рыжеватого, без признаков возраста на лице, кажется, что под его нагловатой улыбкой скрывается страх: сей питерский маргинал улыбается свысока и боится, что схватят его за белые ручки, сделают больно. Такой же и Собчак, только из него прет большевицкая хамовитость.

Начало августа. Заполночь. Был еще раз поражен, обрадован, обласкан какой-то непомерной щедростью, красотой, богатством выбора в вепсском лесу для единственного гостя. Гостевал целый день на Ландозере. На сухом болоте в мелком сосняке меня дожидалась морошка, утекала из рук, истаивала, как Снегурочка от солнца-Ярилы (на ландозерскую морошку меня навел не Леший, а Ваня Текляшов). От морошки, черники, голубики меня выносило к озеру, я закидывал уду, выуживал окуня, перекуривал — и так до заката.