После получения удовольствия принято благодарить устроителей, будь то банкет, поход, пикник. Кого благодарить за подаренный мне день в вепсской корбе со скатертью-самобранкой? Можно привести длинный список лиц, причастных... Но я обращаюсь памятью к моему отцу Александру Ивановичу Горышину, которого еще помнили старики в здешних селеньях (остались Анна Ивановна в Пашозере и Ольга Самойловна в Тихвине — помнят). В войну мы, наша семья, жили в Тихвине, отец был управляющим трестом «Ленлес»; из Ленинграда тресту поставляли чуть живых от голодухи девушек-блокадниц, из них надлежало сделать лесорубов, давать городу и фронту лес, дрова. В 43-м году массовых налетов на Тихвин не было, но почти каждую ночь фриц сбрасывал несколько бомб. Если летел в нашем направлении — слышно по звуку — мы забирались в нами же вырытую щель рядом с воронкой 41-го года. Иногда навстречу фрицу вылетали два «ястребка». Мы наблюдали воздушный бой. Назавтра летчики приходили к нам в гости, пили с папашей спирт, разумеется, «деревянный», производимый в его хозяйстве, делились впечатлениями боя: «Я к нему в хвост захожу, а он...». Однажды фриц упал в лес за железной дорогой, громыхнул на собственных бомбах. Мы, тихвинские мальчишки, бегали в лес не за грибами-ягодами, а за тем, что осталось от фрица.

Папаша, кажется, дружил со всеми в округе, кто что-нибудь значил... По утрам, до того, как уйти на работу, он разговаривал по телефону с начальниками сплавных участков (участки заказывались с вечера) в Шугозере, Пашозере, Алеховщине, Винницах, Усть-Капше, еще во многих местах, названия коих откладывались у меня в памяти (мне было одиннадцать лет), как позже на уроках географии названия столиц мира. Разговор у отца со сплавщиками бывал короткий, нелицеприятный. Один такой разговор после множество раз воспроизводился в нашей семье с юмором, как образец невольной аллитерации: «Алё! — орал в трубку отец. — Алёховщина?! Алёхин?! Слушай, Алёхин! если ты мне осушишь хвост, ты у меня загремишь туда, куда Макар телят не гонял! Алё! Алёховщина! Алёхин!» Мой папаша был крутой управляющий, хотя и доброй души человек. Потом его поминали добром, но было такое время, что если бы возглавляемый отцом трест не выполнил плана поставки леса и дров городу и фронту, то управляющего бы упекли туда, куда Макар телят не гонял, в лучшем случае...

Так и вышло: в сорок девятом году раскрутили «Ленинградское дело», обвинили руководящие кадры города и области в пособничестве мировому империализму — отец оказался в тех самых местах...