Ему сейчас было почти всё равно, что говорить. Он не задумывался, насколько реальны эти обещания-мечты. Главное — утешить, главное — не слышать этих разрывающих его душу рыданий. Ему так хотелось в эти минуты и самому верить, что так будет. И он почти верил, обнимая вздрагивающие плечи любимой, не замечая потоков воды и невесть откуда взявшегося грома. По крайней мере, Тиль точно знал — или понял это только сейчас? — он сделает всё, что в его силах, чтобы так было.

Дождь кончился мгновенно. Будто и не было.

— Кран закрыли, — чуть улыбнувшись, сказала Валя всё ещё вздрагивающим от слёз голосом.

Тиль, не остывший от своей тревоги, одними глазами улыбнулся в ответ и, обняв девушку за плечи, развернул к дороге.

— Пойдём домой.

— Это твой дом… — спокойно и горько сказала Валя.

— Мой?! Ты чувствуешь себя чужой? До сих пор? — Тиль запнулся, увидев, как Валя дотронулась до приколотого к платью голубого лоскутка. — Почему ты опять это надела?! Мы же договорились, что в нашей семье не хотят видеть этот рабский значок!

— Ты забыл? Я ходила к Кугелям, относила упряжь, которую дядя Клаус починил. Если бы я туда пришла без нашивки, представь, что бы фрау Кугель сказала.

— Да плевать на Кугель!

— Не плевать. Я помню приказ про остарбайтеров. И камни в окна помню…

— Ты — член нашей семьи. И этот дом — такой же твой, как и мой. Послушай. Войне недолго ещё быть. Мы сегодня слушали британское радио. Ваши уже в Румынии, в Польше и в Восточной Пруссии, войска коалиции освободили Францию. Ничего не поделаешь: ваши, или англичане, или американцы совсем скоро будут здесь. Один Бог знает, что нас ждёт. Но если только ты захочешь…

Валя закрыла ладошкой его губы.

— Давай пока не говорить о будущем. Что толку? Где оно? Какое?

Тиль перехватил Валину руку, поцеловал шершавую, натруженную ладонь и широкий шрам на запястье. Валя смутилась:

— Уродливо, да?

— Нет. Просто всю жизнь это будет напоминать нам, что Германия была жестока к тебе.

— Нам?

— Да. Нам. Ну, тебе — понятно почему. А мне кажется, что твой шрам болит у меня больше, чем на твоей руке. Где-то там… — Тиль дотронулся ладонью до своей груди. — Я простой мужик, не умею красиво говорить, но ты понимаешь, надеюсь. И… Вальхен… Мы же будем вместе, да? Я очень хочу этого… навсегда, пока мы не сдадим свои ложки.

— Ложки?

— Не знаешь? У нас есть такое выражение: Den Löffel abgeben — сдать ложку, значит, уйти из жизни. Вальхен, мы же будем вместе?