Совсем белый сухой старичок — он переселился в Турцию еще при Александре III — лепетал:

— Жив этот цар? Ранше умирал? Хороший был цар. Толко веру… Это…

— Наш старый совсем ребенком стал, — пояснил хозяин и спросил: — А Советский власт веру не ломал? Есть запрещение черкесск форму носить?

— Такого запрещения не было и нет, и не может быть! — ответил Фрунзе.

Черкесы обрадовались и, будто спрашивая совета, заговорили о возвращении на родину. Фрунзе решил, что вот и это нужно в докладе отметить.

Хозяева говорили, что хватит войны, иначе «всех уланов — парней — земля возьмет»…

Ни за что не хотели хозяева брать денег:

— Слава аллаху! В саклю вошел с Кавказа человек — пожалуйста, спасыбо… Дэлегат пошлем, потом Кубан поедем…

«Вряд ли решатся оставить хозяйство, — подумал Фрунзе. — Осели, отношения с турками неплохие. Россия останется мечтой».

В первые дни на обратном пути рвал резкий ветер справа. С полудня его сила удваивалась. Шли на высоту — лошадей шатало, толкало в пропасть. На перевалах все выло, стонало, — казалось, само время, став живым, ревет и кружится, не знает, в какую сторону метнуться. Изматывало бесконечное гуденье ветра. А ничего! Цель, однако, достигнута… Всадники и упряжки упорно продвигались к повороту, где окажутся спиной к ветру. Наконец вот он, поворот, куда ему деваться!

— Слава аллаху, вздохнем! — весело крикнул Фрунзе.

То по бугристому шли плато, то в болотистой низине утопали. По склонам спускались к речкам и садам. И где только ни встречали людей, там веяло теплом. Каймакамы телеграфировали один другому: «Он выехал к тебе. Принимай согласно политике». Перевалы перед городом Мерзифоном теперь казались ниже, легче. На одном чисто блестел голый лед, на другом игриво вились ленты сыпучего снега. В затишках, совсем уже ласково пригревало солнце.

В городах на приглашение властей отдохнуть Фрунзе с улыбкой отвечал, что миссия спешит в Москву — рассказать о новой Турции… Не проехать сквозь толпы на площадях, город будто взял в плен. Голоса:

— Наш Кемаль очень благодарен тебе… Твоя речь… читали вслух…

И на душе Фрунзе было хорошо, преотлично. К тому же и погода — как май на севере, и живописное ущелье принимает шумно, по камням с ревом, будто играя, перекатывается взъяренная речка. Пусть и по краешку обрыва легла узкая дорога и кружится голова — вот уже Хавза, славный каймакам Ахмет и военный доктор, как родной: Фрунзе невольно вспоминал своего отца — военного фельдшера.

В черных елях потекли солнечные дымки Хавзы. Хавзинцы встретили в предместье, обрадовались, что благополучной была дорога. Через час компанией пили чай. До моря остались считанные часы пути — спуститься по склонам Понтийского хребта. Фрунзе поручил Кулаге передать журналистам в Самсуне, а потом и дома такое заявление: