А Москва? Что сказать о ней, как о ней судить? Утомленная и обветшавшая. Обшарпанные, облупившиеся фасады домов. Пыльные пустые витрины. Выбитые стекла. Окна грубо заколочены тесом. Вывороченная мостовая и разбитый асфальт. Молчаливые дома, остановившиеся фабрики. Запустение, кругом запустение.

Но, несмотря ни на что, Москва живет. Живет новой, бурной жизнью. В развалинах домов и фабрик копошатся люди. Они сражаются с нуждой, борются с жизнью и работают. И не просто работают. Работают, как лошади, страдают и борются. Учатся, митингуют, радуются и ликуют.

Тонда чувствует этот темп новой жизни, идя по улицам Москвы, участвуя в субботниках, в разрушенных и заваленных мусором фабричных цехах, слушая Ленина на конгрессе Коммунистического Интернационала в Кремле, смотря парад Красной Армии и мощную демонстрацию московского пролетариата на Красной площади. Он принимает этот темп жизни всем своим существом. Верит в него. Этот темп захватывает его и вдохновляет. Он верит в великое строительство, в историческую победу социализма.

Великой верой полны и письма, которые он отправляет домой кладненцам:

«Москва, июль 1920 г. Никогда я не забуду того впечатления, которое на меня произвела послевоенная, послереволюционная Москва. Разбитая, выцветшая, запущенная, с забитыми витринами без стекол, без транспорта, а часто и без света и отопления. Но эта трудовая Москва живет. Как незаметные и терпеливые муравьи, зарываются люди в груды мусора и сора, чтобы выудить оттуда кусок дерева для топлива или дощечку для полочки, старый гвоздик и т. п. В этом усердии чувствуется огромная жажда жизни. Жить опять после всех бед, катастроф и отчаяния, через которые прошли эти люди в военные и революционные годы! Не могу объяснить почему, но я, спотыкаясь на разбитом асфальте московских улиц, верю, твердо верю, что они будут жить. И главное, они будут жить уже не по-старому, а по-новому, новой жизнью. Эта крепкая вера в то, что они могут жить и должны жить, даже если бы настоящее было, не знаю как, плохо, — эта крепкая вера, я думаю, — основной камень, на который опирается все проектируемое здание социализма. Я никогда не забуду своей первой встречи с товарищем Лениным. На ступеньках амфитеатра коронационного зала царского Кремля, где происходит конгресс, сидел скромный, не бросающийся в глаза человек и, держа бумагу на коленях, набрасывал какие-то заметки. Это товарищ Ленин. Простой человек. В нем нет ничего такого, что бросается в глаза. И все же этот простой человек определяет направление исторического развития. А подле него и за ним — целые ряды, легионы простых людей. Как могут «необыкновенные» люди на Западе поверить, что вот эти скромные люди в самом деле дали новое направление истории? Но история идет своим путем. Она ставит перед обыкновенными людьми необыкновенные задачи. «Необыкновенные» люди очень охотно и очень часто упускают из виду простые вещи. Они хотят возвыситься над массой простых людей и их простыми интересами. «Высокая культура» избранных не разрешает им пачкаться, копаясь в мусоре. А простые люди не гнушаются этим. Когда нужно, Ленин умеет поднять трудовую мораль и дисциплину: участвует в субботниках, вместе с добровольческими бригадами убирает мусор на московских заводах. И все мы, делегаты мирового конгресса, ходим вместе с ним».