Мы не можем сказать точно, что вызвало безумие Кроухерста. Случилось ли это по физиологическим причинам? Может быть, всему виной были лекарства или алкоголь? Может, недостаток витаминов или чай с плесенью? Мы изучили все гипотезы, но результаты свидетельствуют не в пользу отравления какими-либо веществами[29]. Вероятно, причиной всему стресс, накопившийся в результате критических ситуаций – одиночества, враждебного окружения, осознания собственной лжи и настойчивых напоминаний о том, что через две недели его ожидают дома, чтобы обрушить на его голову неуемное внимание общества и увенчать лавровым венком, как и полагалось поступать с национальным героем. Другого выхода, кроме как уйти из реальности, не было.
В течение последних часов перед тем, как его настигло безумие, моряк испытал разочарование: ему не удалось переговорить с Клэр по телефону, а поток запросов от «ВВС» не прекращался. Но это были лишь последние соломинки: они не изменили сути затруднительного положения Кроухерста. В довершение всего, должно быть, моряк все больше убеждался в том, что обман не сойдет ему с рук. По сути дела, буквально каждое действие моряка на заключительном этапе путешествия было направлено на убеждение себя самого в правдивости своей истории. На превращение желаемого в действительное. Изощренные выдумки Кроухерста свидетельствуют о том, насколько сильно он был обеспокоен. Но его ложь была неубедительной и лишь расшатывала его и без того неустойчивое положение.
Если Кроухерст и чувствовал, что не сможет просто так выпутаться из сетей обмана, то он почти на сто процентов был прав. Подозрения, давно закравшиеся в душу сэра Фрэнсиса Чичестера, не давали ему покоя. Отправившись в отпуск в Португалию, он решил, что пришла пора приступить к тщательному дознанию. Как председатель судейского комитета он написал письмо Роберту Риделлу, секретарю гонки «Sunday Times», в котором просил инициировать расследование.
18. В темный тоннель
18. В темный тоннель
24 июня 1969 года, в день летнего солнцестояния, Дональд Кроухерст сел за написание новой работы – необычайных по силе и значимости откровений, где он излагал истину, недавно открывшуюся ему. Движимый непреодолимым желанием, он открыл Журнал № 2, где и начал монументальный философский труд, и за следующую неделю сотворил что-то вроде завещания объемом в 25 000 слов. Он писал размашисто и небрежно, с явным азартом и большим удовольствием, порой быстро, легко и свободно, а случалось, на него накатывали чувства, обуревали страсти, и он выводил целые абзацы заглавными буквами, тесня их друг к другу на протяжении всей страницы. Каждое слово имело огромную значимость. Кроухерсту нужно было донести миру важное послание, и он чувствовал, что у него только семь дней, чтобы закончить свою работу. Даже в самом начале, когда моряк только приступил к записям, его психическое состояние вряд ли можно было назвать нормальным, и с каждой написанной страницей он все больше терял контроль над собой, своей личностью, а к тому моменту, когда закончил свой монументальный труд, потерял всякую связь с реальностью.