Двигаясь по Саргассову морю в окружении странных водорослей и населяющих его существ, как будто порожденных галлюцинациями больного разума, Кроухерст пребывал в состоянии полного спокойствия и умиротворения. Весь день светило горячее летнее солнце, а ночью Кроухерст обходился тусклой лампой накаливания или зажигал свою самодельную мерцающую керосинку. В тесной каюте, где проходил незатейливый и неряшливый быт одинокого мужчины, вот уже восемь месяцев толком не убирались, и здесь появился запах. Воняло так, будто грязное белье облили овощным соком, оставили на какое-то время, а потом засунули в духовку[30]. Скопившаяся за несколько дней посуда – тарелки, блюдца, чашки с остатками испорченного соуса карри – все горой было свалено в раковине. Постель источала тяжелый запах. Полуторалитровая бутылка с остатками метилового спирта стояла рядом с раковиной. Спасательный жилет и страховочная привязь, которыми не пользовались вот уже многие недели, были свалены в отсеке на корме. Судовые журналы лежали на маленьком столике, до сих пор заваленном радиодеталями и инструментами, которые яхтсмен использовал, пытаясь переконструировать радиотелефонный передатчик. Слева, поперек жестяной банки из-под сухого молока примостился паяльник, а вокруг были раскиданы транзисторы, наушники и мотки медных проводов. Если не получилось переконструировать передатчик, может быть, удастся сделать что-нибудь с судовыми журналами? Но что? К Журналу № 1 он не притрагивался с декабря прошлого года. Радиожурнал содержал подлинную информацию, но эти сводки, принятые с различных радиостанций, и одна-две радиограммы со странными текстами, несомненно, вызовут подозрения. Журнал № 2, полностью разоблачающий поддельное путешествие, содержал набор данных о плавании за последние пять месяцев. Журнал № 4, если наша теория верна, представлял все совершенно в другом свете.

Кроухерст уселся за столик и принялся пролистывать журналы один за другим. Даже в своем теперешнем нестабильном состоянии моряк осознавал скрытый в них смысл и все больше убеждался в простой истине: ему нельзя было возвращаться в Тинмут. Вообще. Он просматривал журналы до тех пор, пока не наткнулся на ту единственную запись, которая хоть как-то могла успокоить его истерзанную душу. На одной из страниц он нашел свои критические заметки на «Теорию относительности» Эйнштейна.

Эти записи принесли Кроухерсту больше чем успокоение. Они несли в себе откровение. Эйнштейн предлагал идеальный способ совладать с его кошмаром! Когда физик сталкивался с неразрешимой математической задачей и заходил в тупик, он просто «оговаривал условие свободной воли», благодаря которому затруднение должно было исчезнуть.